Мао Цзэдун - Александр Панцов

И коммунистам действительно удалось сделать все, как они хотели. 30 сентября 1949 года они организовали многопартийное коалиционное правительство, председателем которого стал Мао, а его главными заместителями — Лю Шаоци, Чжу Дэ и Сун Цинлин. 1 октября в Бэйпине, которому за десять дней до того было возвращено его прежнее название Пекин, Мао Цзэдун провозгласил Китайскую Народную Республику.

Это был его звездный час. Он стоял под сводами дворцовой башни Тяньаньмэнь, возвышающейся над входом в императорский Запретный город, и взглядом пророка взирал на гигантскую толпу, заполнившую всю центральную площадь. (В торжественном митинге принимали участие более 400 тысяч человек.) Перед ним лежала великая страна с многовековой историей и культурой, и он теперь был ее полновластным хозяином. О чем он думал? О власти? О годах тяжелейшей борьбы? О погибших друзьях и соратниках? А может быть, о том, что ждет его и многострадальный народ Китая через несколько лет? Кто знает?

Рядом с ним находились его боевые товарищи: Чжоу Эньлай, Лю Шаоци, Чжу Дэ, другие члены коммунистического руководства и коалиционного правительства. Среди них — и вдова Сунь Ятсена, фанатично преданная КПК Сун Цинлин. Мао был бодр и весел, беспрерывно улыбался, обнажая ровные зубы. Скрывать своего торжества он не хотел. На левой стороне его нового темно-коричневого френча красовалась приколотая широкой английской булавкой красная ленточка с двумя желтыми иероглифами — «чжуси» («Председатель»). На долгие годы это слово станет самым важным в жизни всех населяющих КНР людей.

Первое время в Пекине Мао жил на загородной вилле Шуанцин в живописных горах Сяншань (Ароматные горы) к северо-западу от города. Этот район еще с домонгольских времен служил местом уединенного отдыха многим китайским правителям, украшавшим его изящными павильонами и пагодами. В XVIII веке маньчжурский император Цяньлун превратил его в удивительный по красоте парковый комплекс. Чистый горный воздух, пропитанный ароматом хвои, легкий ветерок, колышущий ветви сосен, тихая гладь голубых озер создавали атмосферу покоя.

Он приехал сюда в конце марта 1949 года, когда Пекин был во власти песчаных бурь. Горячая пыль, гонимая ветром из монгольской степи, резала глаза и забивала ноздри. Было трудно дышать. Но здесь, в Сяншани, все было по-другому. Здесь чувствовалось наступление весны. Благоухали цветы, и пели птицы. Особенно красива была одноэтажная вилла Шуанцин, получившая свое название («Пара чистых источников») от двух горных ключей, бивших неподалеку. Рассказывали, что много веков назад император чжурчжэньской династии Цзинь, отдыхая в горах Сяншань, увидел сон, будто, пустив из лука стрелу, он пробил в одной из окрестных скал две скважины, из которых забили чистые струи воды. Пробудившись, император повелел своим слугам соорудить на том месте, что видел во сне, два источника, которые и дали название вилле. В коммунистических кругах, правда, резиденцию Мао скоро стали именовать «Университетом труда» («Лаодун дасюэ») или сокращенно «Лаода». Было это сделано сугубо из соображений секретности: все-таки шла война, и местопребывание главы КПК являлось тайной. Кто придумал это название, неизвестно, но оно удивительно подошло к этому месту: ведь при изменении тона в слове «лао» иероглифы «лао» и «да» означают «почтенный и великий». А кто же, как не Председатель, заслуживал эти эпитеты!

В свои пятьдесят шесть лет Мао уже не выглядел тем стройным и худым молодым человеком «крепкого телосложения», каким его впервые увидел Эдгар Сноу. Он располнел, отяжелел, стал еще более медлительным. Начал коротко стричь волосы, чего раньше никогда не делал. Все чаще страдал бессонницей, то и дело простужался. Уже много лет он болел ангионеврозом, то есть функциональным расстройством иннервации кровеносных сосудов. Отсюда нередко возникали потливость и чувство жара, болела и кружилась голова, ломило поясницу, немели суставы и пальцы рук и ног. Он становился раздражительным, терял над собой контроль. В период обострения болезни жаловался своим родным и врачам: «Такое впечатление, будто под стопой вата»215. Иногда во время прогулок у него вдруг нарушалась координация. Он начинал беспорядочно размахивать руками, как бы цепляясь за воздух. Ему тогда казалось, что земля уходила из-под ног216.

Он по-прежнему много работал, по 15–16 часов в день, но быстро утомлялся. Как и Сталин, никогда не менял распорядка дня, заведенного много лет назад: спал до двух-трех дня, вечерами проводил заседания и совещания, а затем до утра читал и писал. Беспрерывно курил, по шестьдесят сигарет в день. Любил американские «Честерфилд», английские «555» и китайские «Красная звезда», но не брезговал и другими сигаретами. Смеясь, рассказывал, как во время Великого похода, когда не было табака, они с Отто Брауном, тоже заядлым курильщиком, соревновались, кто испробует больше различных листьев в качестве замены табачным.

Старея, он все больше привязывался к молодой и энергичной Цзян Цин, которая была не только страстной любовницей, но и аккуратным секретарем и хозяйкой. Именно она следила за его здоровьем, распорядком дня, приемом посетителей, одеждой, питанием и прогулками. В общем, вела весь дом. И даже во время танцев, которые он и она обожали и которые Мао продолжал устраивать регулярно, подводила к нему молоденьких девушек. В отличие от Цзычжэнь она была не столько ревнива, сколько умна. «Секс влечет к мужчине только вначале, то же, что поддерживает к нему интерес, — это власть», — говорила она позже своему биографу217. Во время ее отсутствия, особенно когда она находилась в СССР, Мао буквально не находил себе места. Разлука с женой была для него очень тягостной. Не помогало и общение с младшим сыном Аньцином и старшей дочерью Цзяоцзяо, которой, как мы помним, Мао вскоре дал новое имя — Ли Минь. Эти дети переехали к нему жить после отъезда Цзян Цин и Ли На. Привез их из Маньчжурии Иван Владимирович Ковалев[91].

Встреча с детьми, правда, была достаточно теплой.

— Товарищ Мао Цзэдун, вот ваши любимые дети, — подвел Ковалев к Мао оробевших Аньцина и Цзяоцзяо.

— Подойдите ближе, ребята, это ваш папа, Председатель Мао, — сказал кто-то из сотрудников.

«Я подняла голову и увидела совершенно не знакомого мне человека, — вспоминает Ли Минь. — …Он был в свободном сером кителе и простых матерчатых черных тапочках. Такой обычный и простой, совсем не похожий на вождя». Ли Минь пишет, что встреча была очень нежной. Мао прижался лицом к ее лицу и стал целовать, а она только смеялась, потому что совсем не понимала его китайский язык, к тому же с хунаньским акцентом.

Вскоре, однако, наступило некоторое охлаждение. Началось все с того, что однажды, гуляя с отцом по дорожкам парка, Ли Минь спросила: «Папа, а Цзян Цин не будет меня бить?» Мао был поражен, посмотрел на дочь странным взглядом и долго не отвечал. «Мачехи часто бьют неродных детей», — продолжала Ли Минь218.