Мао Цзэдун - Александр Панцов

Китайские коммунисты были также обескуражены и навязанным им Сталиным новым соглашением о Китайской Чанчуньской железной дороге, дополнявшим договор. Мао Цзэдун и Чжоу Эньлай рассчитывали создать комиссию по управлению дороги, в которой посты председателя и директора были бы отданы китайской стороне. Они также надеялись изменить долю капиталовложений сторон, увеличив соответственно китайскую часть до 51 процента. Сталин и Молотов отвергли эти предложения, настояв на паритете, то есть равном участии обоих партнеров как в инвестировании, так и в управлении246. В соответствии с новым соглашением о Китайской Чанчуньской железной дороге[94], Люйшуне и Даляне советский контроль над железной дорогой и базой в Люйшуне сохранялся вплоть до конца 1952 года247. Статус Даляня должен был быть определен после подписания мирного договора с Японией248.

Чем больше Сталин вмешивался в китайские дела, тем сильнее возрастали его аппетиты. Соответственно росла и его подозрительность в отношении Мао. Он даже не мог уже скрывать свое недоверие. Как вспоминает Хрущев, после встреч с Мао Цзэдуном Сталин «ни разу не был в восторге» и отзывался о Мао не особенно лестно: «Чувствовалось какое-то его высокомерие в отношении Мао»249. Однажды кремлевский хозяин даже попытался открыто спровоцировать Мао Цзэдуна, заявив то ли в шутку, то ли всерьез, что «в Китае коммунизм является националистическим, что Мао Цзэдун, хотя и коммунист, но настроен националистически». Сталин еще сказал, что в Китае существует опасность появления «своего Тито». По словам Мао, он ответил Сталину всего одной фразой: «Все то, что здесь говорилось, не соответствует действительности»250. Он явно не понимал такой манеры поведения Сталина, его такого, по словам Константина Симонова, «полускрытого, небезопасного для собеседника юмора»251. А потому, стараясь развеять сталинские сомнения, попросил Сталина прислать в Китай «советского товарища» просмотреть и отредактировать его сочинения252. Мао действительно хотел, чтобы Сталин направил кого-то из своих доверенных лиц в Китай, чтобы тот удостоверился, насколько точно китайские коммунисты следуют марксизму253.

Заключив договор и соглашения, Мао и Чжоу 17 февраля выехали из Москвы. Вновь на вокзале их провожал деловой и сосредоточенный Молотов. Но на этот раз и Мао был сугубо официален, хотя по-прежнему упорно называл советских хозяев «товарищами и друзьями». Перед тем же как сесть в вагон, он заявил: «Покидая Великую Социалистическую столицу, мы искренне выражаем сердечную признательность Генералиссимусу Сталину, Советскому правительству и советскому народу. Да здравствует вечная дружба и вечное сотрудничество Китая и Советского Союза!»254

Конечно, на душе у него «скребли кошки». Недоверие и алчность Сталина угнетали его. Много раз впоследствии Мао будет говорить о том, что Сталин снял с него «ярлык» подозреваемого в титоизме и поверил в то, что «китайские коммунисты не проамериканцы, а китайская революция не представляет из себя „националистического коммунизма“», только после вступления КНР в войну с Кореей на стороне Ким Ир Сена (последнее произошло 19 октября 1950 года)255. То же самое будет утверждать и китайский министр иностранных дел Чэнь И, по словам которого, Сталин, узнав о решении Мао послать войска на помощь Ким Ир Сену, даже прослезился. «Как же хороши китайские товарищи»256, — дважды повторил престарелый диктатор. В этой связи вступление Мао в корейскую войну в определенной степени выглядит как сознательная демонстрация лидерами КНР своей лояльности кремлевскому боссу. Эта война, начатая северокорейскими коммунистами 25 июня 1950 года, была, как известно, направлена против поддерживаемого США законного правительства Южной Кореи, а развязал ее лидер северокорейцев по предварительному соглашению со Сталиным и Мао Цзэдуном. Китайцы вступили в войну в самый критический для Ким Ир Сена момент, когда корейские коммунисты были на грани поражения.

Сталин действительно отправил в Китай проверить креденции Мао известного советского эксперта в области марксистской философии академика Павла Федоровича Юдина. Сделал он это весной 1950 года, вменив в обязанность академику «корректное и тактичное» редактирование нового издания «Избранных произведений» Мао, которое должно было выйти сразу на двух языках — русском и китайском. Предыдущее китайское издание, не правленное советскими специалистами, было опубликовано в Харбине в 1949 году и тогда же переведено и издано в Москве.

Юдин пробыл в Китае два года и за это время сделал 500 замечаний к работам Мао, однако все они носили частный характер. «Серьезных антимарксистских и антиленинских положений», по его словам, он в статьях и книгах Мао Цзэдуна «не обнаружил»257. По возвращении Юдин был вызван на заседание Политбюро, где Сталин пытливо доискивался: «Ну как, марксисты?» (Сталин сделал особое ударение на последнее слово.) Юдин, конечно, ответил: «Марксисты, товарищ Сталин!»258 После этого, по словам Юдина, «главный хозяин» суммировал: «Это хорошо! Можно быть спокойным. Сами выросли, без нашей помощи»259.

Мао и впоследствии много раз вспоминал о недоверии Сталина к нему.

Чувство подозрительности наряду с присущими кремлевскому вождю гегемонизмом и догматизмом заставляли московского лидера ограничивать советскую помощь КНР в первые годы ее существования для того, чтобы замедлить процесс перехода Китая к социализму. Конечно, плачевное положение послевоенной советской экономики не давало ему возможности существенно увеличить размер помощи КНР, даже если бы он действительно хотел этого. Но в том-то и дело, что все известные документальные источники свидетельствуют, что в основе сталинских решений ограничить помощь Китаю лежали более политические, нежели экономические причины. Сталин просто не позволял китайцам ускорить темпы строительства социализма. Воспоминания бывшего заместителя министра внешней торговли СССР Константина Ивановича Коваля о переговорах Сталина с Чжоу Эньлаем достаточно красноречивы в этом отношении260. Во время этих переговоров, проходивших в августе — сентябре 1952 года[95], Сталин не поддержал Чжоу, когда последний предложил: «Вы нам поможете строить социалистический Китай, а мы вам — коммунистический Советский Союз»261. Не одобрил Сталин и стремление китайской стороны разработать первый пятилетний план на период 1951–1955 годов, считая это нереалистичным262. Финансовая помощь, оказанная им народной республике, судя по соглашению, подписанному 14 февраля 1950 года, не превышала 300 миллионов американских долларов в кредитах, рассчитанных на пять лет при благоприятном одном проценте годовых263. Правда, это и была та сумма, которую Мао хотел получить, ибо он полагал, что «в настоящее время и в течение нескольких лет для нас было бы лучше занимать меньше, чем больше»264. Однако верно и то, что Сталин со своей стороны больше и не предлагал, а в период корейской войны китайцы были вынуждены использовать советский заём для покупки вооружений в СССР. Они, конечно, считали такое использование займа несправедливым с учетом того, что сам заём изначально предназначался на разрешение их внутрихозяйственных проблем, а в Корее с точки зрения китайцев они выполняли «интернациональный долг»265.