Солги обо мне. Том второй - Айя Субботина

смогу иметь детей и что Вова для меня - он больше, чем просто ребенок, которому нужна мать. И даже больше, чем если бы он был моим родным сыном! Потому что - мой! Я каждый день просила бога смилостивиться и помочь мне. Я ходила в детские дома, но мне сказали, что одиночкам никто не даст ребенка на усыновление, особенно если они не раскидываются деньгами. А потом появился ты и… это было как тот самый знак, что и для меня еще не все кончено.

Она уже не кричит, но то, как с каждым словом все сильнее гаснет ее голос, заставляет меня напрячься. В прошлый раз это кончилось скандалом.

— Бог послал мне сына. - Ее глаза неожиданно зло сверкают, когда она снова упирается в меня взглядом. - Может быть, не я его выносила и не я его родила, но он мой. Между нами есть эта особенная связь, ты же сам говорил!

Да, говорил. Иногда, когда Вовка уже переехал свою комнату, Валерия часто просыпалась посреди ночи без единой причины, вставала и только потом я слышал его плачь в радио-няне. Она всегда была очень чуткой ко всем изменениям его здоровья и даже каким-то образом угадала, что у него аллергия на пальцу одуванчиков, когда только начался сезон, а у него вдруг поперла температура и насморк, как при тяжелом гриппе. Только потом, когда мы приехали сдавать аллергопробы, Валерия сказала, что у нее тоже аллергия на пыльцу.

Как будто Вовка мог действительно унаследовать это от нее.

Почему я еще тогда не обратил внимание на то, как болезненно глубоко она погружается в моего сына? Может, потому что так было правильно?

— А что она, та женщина?

Валерия так неожиданно перескакивает на Веру, что я непроизвольно вскидываюсь. И она реагирует на это полной боли улыбкой.

— Она просто родила его и все. Каждый день какие-то женщины рожают детей и потом просто оставляют их: на родителей, в роддоме, просто выбрасывают как котят. Выносить и родить - это не про материнство, Максим. Эта женщина абсолютно чужая Вове. Она ничего о нем не знает. У нее никогда не болело за него сердце, она не сидела над ними долгими ночами, моля бога чтобы лекарство помогло и упала температура, она не видела его первую улыбку, не держала за руки, помогая сделать первый шаг. Вероника Корецкая никто для нашего сына.

— Она его мать! - Я поднимаюсь на звук собственного неожиданно резкого голоса. - Я благодарен тебе за все, что ты сделала для моего сына, но это не дает тебе право решать за других, кто и что должен. Жизнь ни хрена не справедлива, Валерия, но она несправедлива ко всем нам, а не только к тебе одной. Потому что ребенок, которого ты просила, послал тебе совсем не Бог, а один совершенно поехавший психопат. И пока ты два года радовалась, что твои мольбы были услышаны и наслаждалась материнством, его мать каждый день оплакивала его смерть, потому что ей сказали, что ребенок не выжил!

Удивительно, но только сейчас, когда я проговариваю эти мысли вслух, я понимаю, что именно так все и было, хотя при нашей первой и даже второй встрече допускал вариант, при котором вера отказалась от нашего сына добровольно, в обмен на красивую жизнь.

Блять, какой же я баран.

Она бы никогда на это не пошла. Она до последнего боролась и сопротивлялась, дважды вставала с инвалидного кресла и сбегала от своего мучителя. Где были мои мозги, когда я допускал другое?

— Мне правда очень жаль, - убавив тон, говорю я, - но я расскажу ей правду.

— А если она откажется от Вовы? - Лера хмурится и проводит языком по пересохшим губам. - Все будет… как раньше?

Ей жизненно необходимо мое «да». И если я сделаю, как она хочет - на какое-то время это зацементирует неприятный нарыв наших отношений. Даже если предположить, что Вера действительно может отказаться от Волчонка - ни капли не сомневаюсь, что это нонсенс - наш с Валерией брак все равно уже не спасти. Его по сути и не было, хотя мы оба очень старались играть в семью. Как еще во времена моей учебы в военной академии говорил преподаватель по стрельбе: «За меткость - хуй без масла, но бублик за красивый выход к мишени».

— Валерия, я думаю, нам обоим уже понятно, что из этого брака ничего не получилось, - озвучиваю то, что нужно было сказать еще в наш прошлый разговор.

Она морщит лоб, как будто не может понять, что я только что сказал. И зачем.

Мой офис - не самое удачное место, чтобы выяснять отношения, но если я сейчас снова попытаюсь отправить ее домой - в следующий раз будет еще хуже. Это как гангрена - если затягивать с ампутацией ступни, то в один «прекрасный» день можно узнать, что пора отрезать ногу целиком.

— Нет. Нет. - Жена мотает головой все быстрее и быстрее и в конце концов едва не падает, так что удержаться на ногах ей помогает стоящий рядом стул, за спинку которого она хватается обеими руками. - Это временные трудности. Мы просто никогда раньше с таким не сталкивались. Первый кризис семейных отношений. Он обычно случается после первого года семейной жизни. Я читала. Я знаю.

Она продолжает успокаивать себя, но в конечном итоге я теряю мысль в ее несвязном бормотании. Выхожу из-за стола, приближаюсь к ней на расстояние вытянутой руки, но все равно не рискую прикасаться.

— Нам нужно взять себя в руки и обсудить все это, Максим.

— Нечего обсуждать, Валерия. Мы разводимся - это лучший и самый правильный выход.

— То есть ты все решил? А как же я?

— А ты, когда остынешь и трезво посмотришь на вещи, поймешь, что я прав.

Когда-то давно я прочитал совет опытного хирурга своим молодым студентам: если боитесь резать - не берите в руки скальпель, но если взяли скальпель - режьте сразу.

Поэтому я отрезаю сразу то, что уже давно умерло.

А точнее - никогда и не было живым.

Глава шестьдесят девятая: Венера

Глава шестьдесят девятая: Венера

— Такой ужасный синяк, - причитает надо мной гримерша, в который раз пытаясь замазать большое фиолетовое пятно на скуле.

Она уже больше часа бьется