Тотальная война - Олег Маркеев

Он тихо приоткрыл дверь, проскользнул в спальню. К ужину Эрика вышла в открытом черном платье. И духи были подобранны в тон, ведьмаковские. Их черный, тревожный аромат ощущался и в спальне.

Горел слабый ночник на тумбочке, В полукруг его света попала рука Эрики, свесившаяся с кровати.

Винер прошел к креслу, сбросил пиджак. Потер поясницу.

Он сначала не понял, что встревожило его. Показалось, что между лопатками кольнул чей-то недобрый взгляд. Оглянулся.

Шторы плотно задернуты, окна закрыты. В этой половине дома, отведенной под личные апартаменты Винера, их вообще никогда не открывали, используя кондиционеры. Стекла были из сверхпрочного стекла, выдерживающего прямое попадание крупнокалиберной пули.

Винер понял, что его встревожило. Эрика. Она лежала неправильно. Крепко засыпая, она сдвигалась к центру, вытягивалась по диагонали, выставляя из-под простыни ногу. Ногу, а не руку. Привычки своих женщин Винер знал лучше их обладательниц.

— Эрика! — тихо окликнул он ее. Она не пошевелилась. Он присмотрелся и увидел, что ее кисть, упирающаяся в ковер, подвернута так, что этого не смог бы долго вынести человек. Даже крепко спящий. Обязательно пошевелился бы, изменив угол.

Винер обмер. Усилием воли подавил волну паники. Знал, любое движение сейчас смертельно опасно.

Только один человек в мире из известных ему мог проникнуть в дом, миновав все ловушки. Мог беззвучно лишить жизни Эрику, умеющую постоять за себя. И ждать, терпеливо ждать, ничем себя не выдав, зная, что Винер обязательно войдет в спальню. И со сладострастием наблюдать, как жертва цепенеет от страха.

— Не надейся, Мио. Я не побегу, — твердо произнес Винер.

Ответом ему была тишина.

Он ждал молниеносной атаки, но ее не последовало. И Винер понял, что есть шанс.

— Я не хотел твоей смерти, Мио, — начал он. — Смерть — твое ремесло, и ты сама выбрала свой путь. Разве моя вина, что он вывел тебя к Мертвому городу? Не думай, что я бросил тебя там умирать. Группа эвакуации ждала тебя до последней минуты. Я не оправдываюсь, нет! Я не хочу, чтобы месть отяготила твою карму, Мио.

Он выдержал паузу, восстанавливая дыхание. Прислушался. В спальне висела тишина. Он чувствовал на себя чей-то давящий взгляд, но никак не мог определить, откуда он исходит.

— Я не боюсь, смерти, Мио. Все уже свершилось, И ничего нельзя изменить. Те, кто умеет читать знаки, уже приняли мое послание. Даже профан, читающий лишь газеты, сумел бы понять, что произошло нечто из ряда вон выходящее — Винеру на память пришли строчки из доклада Хиршбурга. — В те дни по всему миру прокатилась волна самоубийств и смертность превысила норму в несколько раз, на треть увеличилась госпитализация психически больных, автобаны забило пробками из-за аварий, только чудом удалось избежать самопроизвольного запуска баллистической ракеты. Они безумствовали, как стадо баранов, предчувствуя грозу! Как всегда, все списали на полнолуние и активное солнце. Но как связать тихую панику, охватившую профанов, с трехдневным локальным конфликтом в крохотной азиатской стране? — Винер все больше распалял себя, надеясь, что сумеет повысить голос настолько, чтобы среагировали микрофоны за дверью. — Это сможет сделать лишь тот, кому ведома тайна, сокрытая в недрах этих выжженных гор. Профессор Миядзаки искал могилу Спящего владыки[66], даже не подозревая, насколько он близок к цели. А я пролил в том месте кровь! Я привел на место жертвоприношения посвященного в Орден Хранителей! И он, уверен, сможет засвидетельствовать, что жертва принята. Спящий владыка разбужен, в этом нет сомнений. И теперь уже никто не в силах остановить грядущей войны. Грядет война, Мио! Тотальная война всех против всех за право владеть Будущим! — Винер не смог сдержаться и выпалил то, что ни при каких условиях не имел право говорить: — Предстоит рубка ясеня! И уже назначен день…

Он осекся. Всмотрелся в темноту. Показалось, что по шторе скользнула тень.

— Мио!

Голос раздался сбоку, от двери. Мужской.

— Клаус фон Винер, двенадцатый магистр «Черного солнца».

Мужчина говорил на немецком с ярко выраженным славянским акцентом.

Винер почувствовал, что ноги наливаются свинцом.

В эту секунду он не чувствовал страха. Он боялся только одного — что не хватит сил развернуться и с достоинством грудью встретить удар.

Хиршбург неподвижно сидел в кресле, уставившись в одну точку ничего не видящим взглядом.

Он представлял, насколько жалко и нелепо выглядит со стороны. Всклокоченные седые волосы, помятое от сна лицо с проклюнувшейся за ночь щетиной на дряблых щеках. Сквозь распахнутые полы халата торчат костлявые ноги со стариковской пергаментной кожей и вздувшимися узлами вен.

Он чувствовал себя разбитым и больным. Старым псом, пережившим своего хозяина. А потому жалким и никому не нужным.

Подошел начальник охраны. Высокий мужчина средних лет с атлетической фигурой. Старался не смотреть в глаза. Молча протянул что-то завернутое в салфетку. На белом холсте проступали красные пятна.

— Что это? — отпрянул Хиршбург.

Начальник охраны откинул край салфетки. Показал кинжал старинной работы. Такие Хиршбург видел только в коллекциях любителей оружия и в музеях.

— Не наш, — сказал охранник. — В доме никогда таких не было. Очень редкий экземпляр. По внешнему виду — скандинавский. Видите, руническая надпись?

Он наклонил клинок, поймав солнечный лучик. Четко проступили клинописные знаки.

— Хольмганг, — разобрал надпись Хиршбург. — Суд богов.

Хиршбург медленно отвалился на спинку кресла.

— Что с вами, герр Хиршбург?! — вскрикнул охранник.

Но Хиршбург едва расслышал его голос…

Стены вдруг стронулись с места и закружились, все быстрее и быстрей, скручивая золотистый рассветный свет, заливавший комнату.

Золотое свечение свилось в спираль, подхватило невесомое тело Хиршбурга и потянуло вверх, к небу…

Париж, октябрь 1999 года

Всего в тридцати минутах езды от Версаля раскинулся прекрасный, таинственный лес. Первые лучи солнца только поднялись над кронами деревьев, уже тронутыми желтыми, красными и шафрановыми мазками. Пахло грибами и мокрыми опавшими листьями.