Загадочная птица - Мартин Дэвис

— В нашем деле есть еще одна улика. Рисунок Майклза. Видимо, здесь замешана женщина. Давайте составим список подозреваемых женщин, которые играли какую-то роль в жизни Банкса в тот период, когда из его коллекции исчезла птица. Не исключено, он подарил ее одной из них.

Катя весело улыбнулась:

— Замечательно. Шерше ля фам. Мне это нравится.

Список получился короткий. Мать Банкса, его сестра София, несостоявшаяся невеста Харриет Блоссет и две хозяйки лондонских салонов. Отыскать их портреты будет несложно.

— Есть кто-нибудь еще? — произнес я.

— У него была содержанка, — промолвила Катя. — После того, как он разорвал помолвку. Я встречала упоминание о ней, но не записала фамилию.

К сожалению, я не записал тоже.

— Это было примерно в 1775 году?

Катя начала собирать свои вещи.

— Точно не знаю. А может, ее вообще…

— Исключить из расследования?

Катя поднялась, улыбаясь.

— Посмотрим. Прежде надо найти их портреты. Ладно, пошли. — Она указала головой в сторону главного вестибюля. — Я хочу немного побродить по музею.

Я взглянул на список подозреваемых и внизу добавил: «Женщина Джозефа Банкса». Затем, чуть подумав, поставил вопросительный знак.

А не похожа ли эта женщина на перо моего деда? Он отдал лучшую часть своей жизни на поиски африканского павлина, не зная точно, существует ли он и где его искать. И все из-за пера, которое нашел Джеймс Чапин. В 1913 году Чапин предпринял экспедицию в бассейн реки Конго для изучения окапи, таинственного жирафа, обитающего в джунглях, о котором тогда почти ничего не было известно. Уже в конце путешествия группа попала на праздник, устроенный туземцами, и Чапина восхитили перья в головном уборе вождя. Тот подарил ему насколько перьев, и позднее Чапин обнаружил, что происхождение одного пера определить не может. Взято не из хвоста, но, судя по всем признакам, павлинье. Для моего дедушки этого было достаточно. Перо послужило искрой, воспламенившей его энтузиазм. Впрочем, птицу с такими перьями обнаружили лишь двадцать три года спустя.

* * *

Экскурсионный тур по Музею естественной истории я начал для Кати там, откуда начинается здесь любая экскурсия, — с главного зала, под скелетом гигантского диплодока.

В будний день утром, а тем более зимой, народу в музее мало. Мы переходили из зала в зал этого невероятного бестиария, оглядывая гигантские морские ископаемые создания, скелеты млекопитающих, вымерших миллионы лет назад, древних крокодилов, броненосцев размером с пони, ленивцев крупнее бурых медведей. По сравнению с этими диковинными созданиями мы казались лилипутами.

Катя вдруг повернулась ко мне:

— А вы всегда были таким? Ну, интересовались всем этим, я имею в виду.

Мимо прошла женщина, таща за руки двух детей.

— Наверное, да. Меня постоянно тянуло что-то собирать. Начал с жуков и головастиков, потом пристрастился ловить тритонов.

— А когда стали старше? Юношей? Вы не бунтовали? Не пробовали бросить школу, не принимали наркотики?

Я рассмеялся:

— В семнадцать лет я уже провел лето в экспедиции на Коста-Рике, помогал составлять каталог жуков.

Она подхватила мой смех, но немного грустно.

— А вот я перепробовала многое. И наркотики, и все остальное. Правда, никогда по-настоящему… — Катя поискала нужное слово и не нашла. — Все мои тогдашние дружки были такие. Бросили школу, курили травку, в общем, жили сидя на корточках. Вы собирали жуков, а я вот таких индивидов.

— Как же так? — удивился я. — Вы совсем не похожи на…

Она поморщилась.

— Это было давно. Ладно, пошли. — Она взяла меня за руку и потянула в следующий зал.

Мы приблизились к тщательно восстановленному скелету дронта.

— Жил триста лет назад, — прочитала Катя на табличке.

— Кстати, о вымерших птицах… — Я посмотрел на часы. — Нам пора.

Я провел ее в небольшую библиотеку в задней части музея, где меня ждала Джералдина, давняя здешняя сотрудница.

— Через несколько минут принесут, мистер Фицджералд, — сказала она. — А биографии Банкса я положила на стол вон там, как вы просили.

— Очень скоро вы увидите, о чем идет речь, — обратился я к Кате. — А тем временем давайте займемся поисками женщины Банкса.

Мы сели рядом и стали просматривать книги. Нашли несколько упоминаний, что у Банкса была какая-то содержанка, но фамилии ее никто не знал. Подошла Джералдина с моим заказом, положила на стол.

Это был мастерски выполненный рисунок птицы. Цвета, несомненно, сохранились такими же свежими, как были в тот июньский день 1774 года, когда Джордж Форстер рисовал ее в своей каюте. Через прозрачный пластик были хорошо видны следы исправлений, которые сделал художник, — кое-где подтертые контуры, даже места, где его потная рука смазала несколько карандашных линий. Казалось, рисунок сделали чуть ли не вчера.

— Та самая птица… — выдохнула Катя.

— Да, какую они подстрелили в тот день. Она закончила свой путь в коллекции Джозефа Банкса. Неизвестно, сколько таких было в то время, но до нас дошла единственная особь, да и то на рисунке.

За окном темнело. Катя посмотрела на часы:

— Я должна идти. У меня занятия. — Она надела куртку. — Нам нужно… Ладно, увидимся вечером.

У двери Катя обернулась и помахала мне рукой.

Я посидел немного, безуспешно пытаясь сосредоточиться. Вернул рисунок Джералдине, полистал книги. Отыскал несколько упоминаний о содержанке Джозефа Банкса, сделал со страниц ксерокопии для Кати. Однако, боюсь, пока они ей не понадобятся, потому что, придя домой, я обнаружил подсунутый под дверь конверт. Чистый, без надписей. Мне почему-то почудилось, что конверт как-то связан с Андерсоном.

В долгом морском путешествии измерение времени — всегда задача со многими неизвестными. Долгота, морские часы, лаги, направление ветра — это все было делом капитана Кука. Для Банкса же время представлялось иначе. Даже не верилось, что миновал год. Дни летели быстро, нагромождаясь в его памяти один на другой, и вот уже месяцы вздымались подобно горным хребтам, заслоняя от него дом. И все равно, когда Банкс о нем думал, последние дни, проведенные в Англии, вспоминались живо, словно это было недавно. Лес у Ревсби, головка Харриет, склонившаяся ему на плечо, отъезд из Лондона на рассвете, подъем якоря в Плимуте на закате. Каждое новое приключение делало образы прошлого острее. Они становились его спутниками в путешествии, путеводными огнями в беззвездной ночи. Банкс ощущал, что, когда все закончится, мир будет ждать его таким, каким был всегда, зеленым и доброжелательным.