Загадочная птица - Мартин Дэвис

— А кто еще знает об этом?

Я сразу подумал о Габби. Но она где-то в Германии.

— Что вы собираетесь делать? — спросила Катя.

— Отправлюсь в Стамфорд и посмотрю.

— Прекрасно! — радостно воскликнула она. — Я еду с вами!

Мы отправились на следующее утро. Для поездки вдвоем на такое расстояние мой мотоцикл явно не годился. Пришлось позаимствовать у старого друга Джеффа, гонщика из спортивного клуба «Серп и молот», видавший виды автомобиль цвета полинявшего лимона. Сумки мы собрали затемно и влились в лондонский поток в самом начале часа пик.

Приподнятое настроение не могли испортить даже стучащий по крыше дождь, противно скрипящие «дворники» и почти неработающий обогреватель. Его мощности хватало лишь на то, чтобы не запотевали стекла. «Дворники» дребезжали так громко, что было трудно говорить. Добравшись до пригорода, мы не выдержали и решили надеть куртки. Я не переставал задавать себе вопрос: неужели птица дожила до наших дней? Невероятно.

Неожиданно оказавшись на свободном участке дороги, я надавил ногой акселератор, и спидометр медленно потащился к отметке 65. Дождь стих, можно было выключить «дворники». И побеседовать.

— Правда, мы похожи на безумцев?

Катя с улыбкой кивнула:

— Конечно. Но интересно куда-нибудь ехать и что-то искать.

Я тоже улыбнулся:

— Полностью с вами согласен. Я провел шесть лет в тропической сельве, все время что-то искал.

— Что именно?

— Птиц, растения. Разумеется, редких. Это у меня в генах. Таким был мой дед. И отец тоже. Их именами даже назвали два вида жуков. Трудно не последовать их примеру.

Мы рассмеялись.

— Ну и что вы открыли?

Я пожал плечами:

— Не много. В двадцать пять опубликовал статью, где объяснил, как пагубно влияют на популяцию древесных лягушек лесозаготовки, проводимые в трехстах милях вверх по течению. Серьезное открытие для того времени — да, серьезное для тех, кто занимается такого рода вещами. Я читал на эту тему лекции. Но дело в том, что лесозаготовки все равно продолжались. Когда я в следующий раз попал в эти края, древесных лягушек там больше ни одной не осталось.

Катя посмотрела на меня:

— Но время было потрачено не зря?

— В академическом смысле моя работа представляла интерес. Но лягушкам от этого мало пользы. — Я замолчал, не зная, что добавить. — Вот тогда у нас и начался с Габриэллой разлад. Мы долго работали вместе, но после лягушек я начал сомневаться в правильности выбранного пути. Казалось, что мы изучаем не болезнь, а симптомы.

— И вы из-за этого рассорились? — недоуменно промолвила Катя.

— Ну, не только из-за этого. Там было кое-что иное. В общем, вскоре наши пути разошлись. Габби осталась в сельве, а я отправился систематизировать свои материалы по исчезнувшим птицам. Думал, что обязан показать обществу, какие птицы на земле существовали. Если их не удалось сохранить, то пусть хотя бы существуют на бумаге. — Я улыбнулся. — Это было трудное для меня время. Через пару лет я успокоился, но монография так и не вышла. Впрочем, теперь это все в прошлом.

Снова пошел дождь, и пришлось включить «дворники», что положило конец разговору.

В центр Стамфорда мы прибыли в начале второго. Рядом с вокзалом оказался паб с вывеской: «Бар-закусочная, ночлег и завтрак». Женщина в пабе слегка удивилась, когда мы попросили две комнаты. То ли ее разочаровали наши отношения, то ли она удивилась, что вообще кто-то решил здесь остановиться. Мы занесли вещи в наши номера и сразу отправились в кафе пообедать и наметить план действий. Перед этим я позвонил в университет сообщить, где меня найти на случай, если Габби попытается со мной связаться.

Закончив обед двумя чашками крепкого кофе, мы решили разойтись. Катя отправилась в местный государственный архив, а я — в туристическое агентство, спросить про Олд-Мэнор. Именно там я сообразил, что все не так просто. Туристическое агентство было обычное, похожее на сотни других. Типовая мебель, дешевый ковер, вдоль стены стеллаж с буклетами и брошюрами. Я, конечно, начал с него, ожидая, что это самый короткий путь к цели, и, не найдя ничего полезного, стал терпеливо дожидаться, пока женщина за стойкой закончит объяснять одному зануде что-то насчет железнодорожного расписания. Когда он ушел, она посмотрела на меня с грустной улыбкой.

— Это не входит в мои обязанности — разбираться с расписанием поездов, но вот, попыталась помочь.

Услышав, что я ищу Олд-Мэнор, она перестала улыбаться и посмотрела на меня, будто я пытался с ней глупо пошутить.

— Что это значит? Два дня назад здесь уже один спрашивал про него.

У меня внутри шевельнулась тревога.

— И что в этом необычного?

— Хотя бы то, что здесь никогда не было никакого туристического объекта с подобным названием.

Не знаю, что в этот момент отразилось на моем лице, но женщина смилостивилась. Рассказала обо всех старых усадьбах в округе, демонстрируя соответствующие буклеты. Вскоре передо мной лежал десяток, не менее.

— Его здесь нет, но может быть, вы имеете в виду вот это? — Она показала буклет. — Олд-Грэнди, эпоха Тюдоров. На севере графства.

Я вежливо кивнул и спросил, уверенный в ответе:

— Посетитель, который интересовался Олд-Мэнор, высокий? Похожий на скандинава?

Она удивленно на меня посмотрела.

— Нет, не такой. Американец. Очень вежливый. Небольшие очки в круглой оправе. Немного приставучий. Так зачем вам понадобился Олд-Мэнор?

Я объяснил, что меня интересует семья Эйнзби, которая жила тут в начале 1900-х. Фамилия ей ничего не говорила, но она объяснила, как пройти к государственному архиву.

— Кстати, тем же интересовался и тот вежливый американец.

Дождь лил весь день. В шесть вечера мы с Катей вернулись в наш паб у вокзала. После наступления темноты он выглядел лучше. Симпатичные лампы с красными абажурами на столиках создавали приятное освещение, и пятна на стенах были почти незаметны. К тому же здесь было восхитительно тепло. Что еще нужно после прогулки под холодным дождем? Мы даже рискнули заказать еду в баре и устроились в углу у камина с большими бокалами красного вина и пинтой чего-то местного, темного на столе.

Мои опасения подтвердились. В архиве Катя обнаружила с помощью двух сотрудниц, что ни в самом Стамфорде, ни в окрестностях никаких Эйнзби нет и никогда не было. На это у нее ушло три часа.

Однако неудача нас не обескуражила. Мы с аппетитом поели и принялись оживленно обсуждать создавшееся положение. Неужели подброшенное письмо фальшивка? Нам очень не хотелось в это верить. Ведь, кроме рисунка Ханса Майклза, у нас больше не было никаких зацепок. В конце концов мы решили завтра копнуть глубже. Потом Катя призналась, что у нее слипаются глаза, и отправилась спать, а я остался выпить еще пинту. Вскоре из открытой двери пахнуло холодом. Я поднял голову. В паб вошел невысокий полный мужчина. Судя по состоянию его плаща, ненастье на улице усилилось. Но здесь, у камина, было сухо, тепло и уютно. Я подумал, не заказать ли мне третью пинту, и разложил на столе буклеты, взятые в туристическом агентстве.