Интервью сына века - Фредерик Бегбедер

К. М. Очень мило с вашей стороны. Единственное, что в моей книге, пожалуй, стоит запомнить, — это тело-робот, отделенное от существа, которое в нем живет. Можно любить, страдать, думать — но тело при этом, как машина, живет своей жизнью. Садовская страсть к арифметике мне очень даже импонирует. Как и он, я люблю точность, детали, сантиметры.

Ф. Б. Что вы теперь собираетесь написать?

К. М. Я полагала, что эта книга будет чем-то вроде скобок, но я никак не могу эти скобки закрыть. В общем, я хочу рассказать обо всем, что со мной происходило после выхода книги: письма, встречи, споры и прочее.

Ф. Б. Что-то вроде «Покинуть город» Кристин Анго?

К. М. Да, но без знака «минус». Этот опыт не был для меня болезненным. Даже напротив, было забавно, что моя книга вызвала такое бурление страстей — одни за, другие против. Это как если бы я выставила свою сексуальную жизнь на всеобщее обозрение как предмет…

Ф. Б. Человек-предмет?

К. М. Именно. Катрин М. — это предмет и знает, что она предмет. Но она может также выйти из игры, крикнуть: «Я в чуриках!»

Ф. Б. И последний вопрос, прежде чем мы разойдемся. Как по-вашему, почему не существует мужской проституции на потребу женщин?

К. М. Ну, вообще-то, есть «эскорт-бои», только это редкое явление… Это, конечно, фундаментальный вопрос, касающийся всего человечества.

Ф. Б. Но ведь существует «Чиппендейлс-шоу»[87]?

К. М. Да, но это не идет ни в какое сравнение с тем, что существует для мужчин.

Ф. Б. Если бы был публичный дом для женщин, вы бы пошли?

К. М. Я, вообще-то, не очень инициативна, но один из моих фантазмов — это засунуть банкноту в трусы парня-стриптизера… Для меня это значило бы перейти известную черту. Так или иначе, я могу об этом мечтать…

Ф. Б. Надо мне открыть такой клуб![88]

Разумеется, я опоздал. И почему я вечно опаздываю, притом что у меня скутер «BMW C-1»? Я должен был либо примчаться сильно загодя, либо разбиться в лепешку. Этот обед с Джеем Макинерни был организован как-то неожиданно и наспех, едва он приехал в Париж на пару дней. Вхожу в «Ze Kitchen Galerie», ресторан, который был в моде с неделю — года этак четыре назад, и вижу Джея Макинерни: все как всегда — чистая рубашка, полосатый пиджак нью-йоркского литагента, пронзительные синие глаза и портфель-дипломат. Он встает, чтобы пожать мне руку.

— How are you today? — осведомляется он, будто ему есть до этого дело.

Это значит: «Как вы сегодня поживаете?» Я перевожу, потому что в моем последнем романе[90] английские фразы даны без перевода, и это стоило мне Гонкуровской премии 2003 года. Эдмонда Шарль-Ру[91] считает, что я должен был перевести на французский все реплики персонажей. Например, вместо «Spare me the bullshit!» персонажи моего романа «Windows on the World»[92] должны были воскликнуть «Избавь меня от этого бычьего дерьма!»[93]. Возможно, президентша Гонкуровской академии и права, но с переводом реплик я бы сильно потерял в плане реализма и добавил бы в текст комичности. Макинерни, напротив, считает, что я правильно сделал, что не стал переводить заглавие на французский:

— Это же американская реалия, вы не можете перевести название фирмы как «Окна в мир», это было бы смешно.

Короче, сидим наконец друг против друга в этом абсолютно урловом месте.

— It’s an ugly place but it’s supposed to be trendy.

Нет смысла переводить эту фразу. Думаю, читатель журнала «Бордель» имеет за плечами бакалавриат (читай: аттестат зрелости) плюс двенадцать лет высшего образования либо же достаточно владеет английским, потому что смотрит подряд все серии «Sex and the City». Открываем меню и корчим кислую мину: опять мировой ширпотреб, без всякого вкуса и оригинальности, хрен те что в духе «world food».

— Yuck! — крякает Джей. — И почему меня вечно приводят в рестораны, каких в Нью-Йорке сотни? Я бы предпочел что-нибудь настоящее, сугубо французское!

Сказано — сделано! Хватаюсь за телефон и набираю ресторан «Аллар»[94]. У них есть для нас два места (еще бы, сколько я денег у них оставил!). Мы с Джеем разыгрываем срочные переговоры с секретариатом, рассыпаемся в извинениях и вываливаемся на улицу Гран Огюстен.

Через несколько метров мы даем себе волю и веселимся, как два сорванца, сбежавшие с уроков.

Дж. М. Не могу больше запихивать в себя интернациональную кухню! Можно подумать, я все еще в Америке! Одно название чего стоит: «Ze Kitchen Galerie»!

Ф. Б. О да! «Галерея кухни». Очень в духе восьмидесятых! Кто же у них наворачивает эти произведения кулинарного искусства?

Шагаем по средневековым улочкам одного из старейших кварталов Парижа. Чувствую, что Макинерни вежливо скучает: рассеянно глазеет на прохожих, на хорошеньких школьниц из лицея Фенелона, на старого почтальона верхом на велике. Он, наверно, чувствует себя внутри почтовой открытки: американец в Париже, и не просто американец, а Приглашенный Писатель. Наконец входим в «Аллар», и ему сразу делается лучше. На столе, застеленном белой скатертью, появляется тарелка с аппетитно нарезанной сухой овернской колбасой, вокруг суетятся гарсоны в черных пиджаках, приносят бутылку «живри», наполняют наши бокалы. Вот оно, счастье!