Любовница короля - Роз Медоуз

Возможно, потому, что де Салабери были католиками, Жюли тянуло к ним словно магнитом. Очень скоро их отношения переросли в настоящую крепкую дружбу. А вот у Эдуарда на то была совсем другая причина. Впервые в жизни он испытывал радость при виде настоящей семейной жизни. Детишки де Салабери шумно играли и возились вокруг мамы и папы. Наказывали их крайне редко, и они не испытывали благоговейного страха ни перед родителями, ни перед их высокопоставленными гостями. Входя в комнату, они не приседали в поклонах и реверансах, а сразу бросались к родителям. Те тотчас принимались их целовать, прижимать к себе и подбрасывать в воздухе. За озорство их ругали и наказывали, но никогда не били.

Де Салабери жили в большом, нескладном с виду доме в Бопорте в нескольких милях от Квебека. Чем больше Жюли и Эдуард навещали их, тем острее чувствовали желание обзавестись собственным загородным домом, где были бы сад, простор и уединенность…

— Подождите до весны, сэр, — посоветовал Луи. — Вы еще не знаете, что такое канадская зима.

— И тогда вы поможете нам подыскать что-нибудь подходящее…

— Конечно, сэр. Я могу навести справки.

— Только чтобы это было не слишком далеко от Бопорта, — поспешила уточнить Жюли.

— Не волнуйтесь, дорогая Жюли. Я лично прослежу за этим, — со смехом заверила ее Катрин. — Да, и не забудьте, что Рождество вы справляете у нас.

Рождество. Первая годовщина их совместной жизни. Несмотря на то что Эдуард и Жюли по-прежнему наслаждались уединенным обществом друг друга, они поняли, что Рождество у де Салабери будет веселым и счастливым. Эдуард охотно возьмет несколько дней отпуска и отдохнет наконец от службы и казарм, где в последнее время ему пришлось столкнуться с новой трудностью — массовым пьянством солдат, которые с приближением зимы окончательно пристрастились к рому. Так они боролись с холодом, особенно когда шли в ночной караул. В результате пьяные часовые перестали быть редкостью. А с таким преступным положением дел надо было как-то бороться. Эдуард прекрасно знал о растущем недовольстве солдат, подкрепляющемся участившимися случаями дезертирства.

Эти преступления вошли в норму еще до его приезда, так что его предшественникам пришлось установить соответствующее наказание — девятьсот девяносто девять ударов плетью, а в некоторых случаях смертную казнь. За поимку дезертира государство назначило награду в восемь долларов, оно также взыскивало по восемь долларов с офицеров, в чьем полку было допущено правонарушение. Эдуард боролся с дезертирством крайне жестко и назначал максимальное наказание каждому, кто предпринимал попытку побега.

Катрин де Салабери, поглядывая за играющими детишками, будто светилась от счастья. Улучив подходящий момент, когда они с Жюли остались одни, Катрин прошептала:

— Пока нет Луи, я сообщу вам кое-что по секрету. Вы будете первая, кто узнает новость. У меня будет еще один малыш. В июне.

Жюли обняла подругу.

— Как это прекрасно! Я так рада за вас! Я тоже хотела бы иметь детишек, но только немного попозже. Наверное, это эгоистично с моей стороны, только мне хотелось бы, чтобы Эдуард еще хотя бы немного принадлежал только мне одной. Вы же знаете, как он обожает детей. Если он станет отцом, то на меня у него совсем не останется времени.

— Напрасно вы так думаете, Жюли. Став матерью его детей, вы станете для него еще дороже.

Когда рождественские праздники закончились, они неохотно расстались с друзьями, договорившись, что те будут гостями на приеме, который Жюли даст в канун Нового года.

Несмотря на сильный холод, солнце светило вовсю. Повозка, которой правил сам Эдуард, неслась по промерзлой дороге. Укутанная в меха, Жюли чувствовала себя прекрасно и, будучи в прекрасном расположении духа, спешила выложить последние новости Эдуарду.

— Мадам де Салабери поделилась со мной по секрету одной замечательной новостью, — начала она.

Эдуард, смотревший за дорогой, что-то пробормотал.

— В июне у нее родится еще один малыш.

— Вот неуемная! Неужто ей пяти не достаточно?!

— Разумеется, нет. И… я так рада за нее. Малыш, une petite bйbй!.. Мне уже сейчас нетерпится подержать его на ручках!

— А знаешь, Жюли, давай-ка предложим себя крестными родителями их малыша. — В голосе Эдуарда слышался восторг. — Если это будет мальчик, можно назвать его Эдуардом… и я запишу его в британскую армию…

— А если девочка?

— Назовем ее Жюли.

Они замолчали, и Жюли погрузилась в раздумья. Каким замечательным отцом мог бы быть Эдуард! И сколько еще времени пройдет, прежде чем она сможет сообщить ему такую же прекрасную новость? Женщина вдруг поняла, что рассуждает вслух.

— А скажи, Эдуард, разве не чудесно создать такую же семью, как де Салабери?

Его реакция поразила Жюли. Сначала зловещее молчание, словно он потерял дар речи, потом резкий, жесткий ответ:

— Нет, Жюли, никогда. Никаких детей.

Теперь настала очередь Жюли прийти в замешательство. Она не могла поверить в то, что услышала.

— Но… Эдуард… Ты, конечно, не считаешь… не имеешь в виду… А что, если бы у нас уже родился ребенок?..

— Нам пришлось бы расстаться с ним… отдать кому-то на воспитание…

Жюли схватилась за поводья, которые держал возлюбленный, и резко дернула. Так, что лошади замедлили шаг и остановились.

Жюли и Эдуард посмотрели друг другу в глаза. Он — холодно и сурово, она — раскрасневшись от гнева.

— Но почему? Ведь другие принцы не отказываются от своих родных детей!

— Не отказываются? А ты когда-нибудь слышала, чтобы мой брат принц Уэльский и миссис Фитцхерберт исполняли роль счастливых родителей?

— Но разве она… Разве у них есть ребенок?

— Кто знает? Георг говорил, что у них с Марией полное взаимопонимание. Так что ребенок… благоразумно укрытый от…

— Ты хочешь сказать, что и сам поступил бы так же?

— Да. Потому что я не смог бы вынести позора, когда толпа обсуждала бы мое внебрачное отцовство, отпуская остроты и злые шуточки у меня за спиной…

— Но… ведь ты так обожаешь детей! Вспомни, как ты восхищался ребятишками де Салабери…

— Им посчастливилось родиться законными…

— Да как ты… вы смеете! Вы оскорбляете меня, сэр!

— Жюли, перестань!.. Ну зачем мы сейчас говорим все это? Ведь до детей пока дело не дошло.

Жюли промолчала, и остаток пути они проехали молча. А на ночь она заперла дверь в свою комнату — даже не столько для того, чтобы не впустить его, сколько для того, чтобы дать волю слезам.

Несколько дней они почти не разговаривали. Но приближалось новогоднее торжество, и Жюли поняла, что не может подвести Эдуарда, а поэтому должна быть на празднике идеальной хозяйкой — счастливой, улыбающейся, гостеприимной. В канун Нового года в час послеобеденного отдыха она принесла в комнату новое платье, работу над которым только что закончила: