Упраздненный ритуал - Чингиз Абдуллаев

Он работал директором уже восемь лет, до этого он былзавучем в другой школе. Занятый всю жизнь «педагогическим процессом», онпостепенно привык к мысли, что вся оставшаяся жизнь пройдет на этой работе, ипотому, смирившись, делал свою работу добросовестно и аккуратно. На Востокетрадиционно уважаемого человека называют «учителем». В Азербайджане такуважительно называли каждого, кто был старше. Дронго обратился к директору страдиционным добавлением «муэллим», что означало «учитель».

— Извините, Азиз-муэллим, что я вас беспокою. Знаю, увас сегодня и без того много забот. Я хотел бы с вами поговорить.

— В каком классе учится ваш ребенок? — усталоспросил директор, вставая при виде гостей.

— Вы меня не поняли, — улыбнулся Дронго, — яхотел бы с вами поговорить о сегодняшнем вечере.

— Вы тоже из милиции, — понял директор, усаживаясьна место, — хотя сейчас вас называют полицией. Садитесь, пожалуйста.Кстати, почему вам не нравится слово «милиция»? Это ведь совсем неплохое слово.Мы семьдесят лет говорили нашим ученикам, что полицейские защищают произволбогатых в капиталистических странах, а наша милиция стоит на страже наших интересов.Теперь мы должны объяснять всем, что у нас родная полиция. Глупо, не правда ли?

— Согласен. — кивнул Дронго. — но я не изМинистерства внутренних дел. Я не имею к нему никакого отношения.

— Тогда вы коллега Курбанова, — показал насотрудника министерства безопасности директор, — все понятно. Нами ужеинтересуется КГБ, или как вас там сейчас называют. Не школа, а какой-тополигон.

— Я раньше учился в вашей школе, — сообщил Дронго.

— Правда? — обрадовался директор. — Когда?

— Больше двадцати лет назад. Еще в семидесятые. Поэтомурешил приехать.

— Только поэтому? — спросил директор. За стольколет он научился улавливать малейшую фальшь в голосе.

— Не только, — засмеялся Дронго, — конечно,не только. Я хотел бы поговорить с вами относительно охраны сегодняшнеговечера.

— Это не ко мне, это к ним, — показал директор насотрудника министерства безопасности.

— Я знаю, что они будут сегодня в школе, — кивнулДронго, — но мне интересно другое. Как раньше была поставлена охрана, впрежние годы? Кто-нибудь посторонний мог пройти в школу?

— Не думаю, — нахмурился директор, —вообще-то мы не спрашиваем документов, но каждый пришедший называет свой годокончания школы. Сначала все расходятся по классам, где собираются выпускникиодного года, а потом идут на общее собрание в конференц-зал. Но у нас всегдабывает охрана. Наши сторожа не пропускают посторонних.

— Я видел вашего сторожа, — улыбнулсяДронго. — Она остается и на ночь?

— Нет, кроме нее у нас еще два сторожа, они-то иостаются на ночь. Оба старики-беженцы, нуждаются в помощи. Вы знаете, многиебежали сюда из Карабаха, не успев взять даже необходимых вещей.

— Они давно у вас работают?

— Один шесть лет, другой три года. Мы ими довольны.Получают, правда, нищенское жалование, но на большее они не претендуют. Уодного большая семья, он им хоть как-то помогает, другой инвалид, попал подбомбежку, почти глухой. Оба старика работают честно, у меня нет никаких нареканий.Они посторонних в школу не пустят.

— И еще бывает участковый, — добавилКурбанов, — у них строгий порядок. Чужих они не пропускают. В школе обычноне случается никаких происшествий.

— Скажите, у вас сидят по классам или по годам?

— По годам, конечно, — кивнул директор, — поклассам не хватит места. Мы и так объединяем всех, кто кончил школу довосьмидесятого, в несколько классов. Обычно приходят более молодые. А те, ктокончил до пятидесятого года, совсем не приходят. Мало их осталось, совсем мало.Если тогда им было лет семнадцать-восемнадцать, то сейчас под семьдесят. Нехотят видеть друг друга в таком возрасте. Хотя есть один старик, он закончилшколу в сорок первом и все равно приходит каждый год. Только никого из егодрузей не осталось. Все погибли на войне. Мы проверяли. Вообще тем, кто родилсяв начале двадцатых, очень не повезло. Многие не дожили до наших дней.

— У нас в семье тоже погибло два человека, —вспомнил Дронго, — два брата моего отца не вернулись с фронта. Один из нихпропал без вести, и мы даже не знаем, где его могила.

— У меня отец не вернулся с японской, — вздохнулдиректор, — так все не правильно получилось. Он вернулся после войны,приехал на лечение в Баку, был офицером связи. Майором. У него были две дочки,и он так хотел сына. Когда уезжал на японскую, уже знал, что будет сын. Вот они попросил назвать его Азизом, что значит «дорогой, любимый». А сам не вернулсяс войны.

Они помолчали.

— А наш прежний парламент отменил Девятое мая, —почему-то вспомнил директор. — Они говорили, что это была русско-немецкаявойна и мы не имеем к ней никакого отношения. Мой отец погиб на японской, атриста тысяч наших земляков погибли на «не нашей» войне. Значит, их вообще небыло?

— Лучше не вспоминайте, — посоветовалКурбанов, — сейчас ведь восстановили праздник. И мы отмечаем Девятое мая,как и все остальные.

— Ну да, — сказал Дронго глухим голосом, —ничего не случилось. Сначала отменили, потом восстановили. Я бы этих депутатовпоименно назвал. Каждого. Кто сначала отменял, а потом «восстанавливал». Пустьвсе знают, какая совесть у них. Ладно, не будем об этом. У вас много мужчин вколлективе?

— Нет, конечно. Как обычно в школах. На сорок восемьпреподавателей только шесть мужчин. Совсем немного. Шесть вместе со мной.

— Среди них есть люди, которые преподают здесь болеепятнадцати лет?

— Есть. Двое. Преподаватель математики и физрук. Ониработают в школе около двадцати лет. Остальные пришли позже. Но вечером будутне все. У первого болит горло, и он останется дома. Он не любит посещать подобныемероприятия. Говорят, что математики обычно сухие люди, вот он таким и стал.

— Во сколько начнется встреча?

— В семь часов вечера. Учеников в школе уже не будет.Только учителя и ребята, которые нам помогают.

— В школу можно попасть с другого входа?

— Нет. Все будет закрыто. И вход со двора, и черезфизкультурный зал. Там будут стоять сотрудники милиции. Мы уже все обговорили.Сегодня здесь будут дежурить сотрудники МВД и министерства безопасности.По-моему, человек двадцать или тридцать. Я не совсем понимаю, зачем нужно такоеколичество вооруженных людей, но руководству виднее. Мне звонили из нашегоминистерства, чтобы я оказал любую помощь.

— Достаточно, — сказал Курбанов, — по-моему,мы злоупотребляем терпением директора.

— У меня только один, последний вопрос. Вернее двавопроса.

— Один, — отрезал Курбанов, — и давайтезакончим.