Полицейская эстетика. Литература, кино и тайная полиция в советскую эпоху - Кристина Вацулеску

Задачей этого документа было «отслеживать любых враждебных или подозрительных элементов и собирать необходимые данные для их идентификации и характеристики, чтобы не допустить их до занятия должностей в важных учреждениях», а также «наводнить их окружение осведомителями». В случае если в характеристике упоминались «какие-либо враждебные настроения» (по отношению к режиму), заводилось дело оперативной проверки (dosar de verificare) [Anisescu et al. 2007:241]. Агентам разрешалось использовать «любые служебные средства: преследование, следственные работы, проверку [szc] корреспонденции, подслушивающие устройства, уже сотрудничающих осведомителей и вербовку новых», с тем чтобы проверить имеющуюся информацию, а в дальнейшем «собрать данные, характеризующие индивида со всех сторон, его политические взгляды, его манеру поведения, отношения и их характер» [Anisescu et al. 2007: 239–241]. Если «враждебные настроения» подтверждались таким оперативным досье, оно закрывалось, и открывалось самое серьезное из дел по наблюдению – «досье информационного отслеживания» (dosar de urmarire informative или DUI). Целью такого досье было «обнаружить и зафиксировать как можно больше деталей непосредственной преступной деятельности подозреваемых» [Anisescu et al. 2007: 244]. Это типичное для тайной полиции размытое, всеобъемлющее определение «преступной деятельности» вкупе с требованием мельчайших деталей в отчетах приводило к тому, что в реальности агенты и осведомители записывали любые действия подозреваемых, какие только могли. Их область интересов также превосходила границы любых конкретных преступлений, в конце концов разрастаясь до тотальной слежки за субъектом.

Подобные досье и даже их особая номенклатура копировали досье советской тайной полиции и их систему хранения[69]. Так, советские спецслужбы тоже использовали дела оперативного учета, дела оперативной проверки и досье непосредственной слежки, официальное название которого, «дело-формуляр», не поддается толкованию и переводу, совсем как его топорная румынская калька dosarul de urmarire informative[70]. DUI и дело-формуляр могли вестись, и порой велись, годами, а закрывались лишь тогда, когда субъект уходил из жизни. В теории же их полагалось доводить до снятия субъекта со счетов (если враждебных действий не обнаруживалось) или до ареста. В случае последнего досье перенаправлялось в другой отдел тайной полиции, где оно становилось следственной базой. Досье следствия обычно хранились в отдельных папках и зачастую под разными названиями: в Советском Союзе – «следственные дела», а в Румынии – dosar de ancheta[71].

Я разделяю предшествовавшие аресту и последующие за ним досье, так как арест являлся переломным моментом в деле – как с точки зрения тайной полиции, так и для самого арестованного. Обычно арест становился моментом истины, когда субъекта знакомили с его делом и предлагали принять участие в его дальнейшей разработке. К тому же дела до ареста и после обычно велись разными отделениями тайной полиции. Первое занималось преимущественно слежкой. Когда принималось решение об аресте, дело передавали ведущим следствие сотрудникам, чья деятельность строилась вокруг допросов. Следовательно, впредь я буду называть такие дела соответственно оперативными и следственными, по определяющей их полицейской деятельности. Эти названия являются лишь эвристическими средствами, поэтому всегда можно найти и примеры обратного: следственные дела порой содержат доклады сокамерников, а оперативные – запись предупредительной беседы между агентом спецслужбы и субъектом. Тем не менее, учитывая неточности и упрощения, неизбежные в разделении огромного объема документов на две категории, я исхожу из того, что дистанция между оперативными и следственными делами в целом выдерживается, что окажется полезно для ориентации в этих документах и их понимания.

Оперативное досье вмещало в себя множество разнообразных данных, без особой проверки или даже внимания к тому, не противоречат ли они друг другу. К примеру, среди типичного содержимого досье по слежке за писателем были фотографии его рукописей, а также отрывки из его опубликованных работ, рецензии, письма, доносы, подробный список всех упоминаемых в деле субъектов с их основными характерными приметами и, конечно же, отчеты осведомителей[72]. С учетом эклектичности интересов и разнообразия источников тайной полиции, досье свойственны внезапные смены одного «рассказчика» на другого. Одни придерживались беспристрастной позиции, их реплики ограничивались профессиональным профилем субъекта, его или ее творчеством и публичной деятельностью. Другие копались в мусоре, пытаясь обнаружить любые оставленные субъектом следы, от запрещенных контрацептивов до выброшенных рукописей. А некоторые даже умудрялись вступать с субъектом в контакт, фиксируя личные разговоры, жестикуляцию, даже интонацию. Вербовкой последних, внедренных в ближний круг осведомителей (agentura de prof tmzime), обладавших «полным доступом ко всему, чем занят субъект, включая его помыслы», тайная полиция занималась особо [Anisescu et al. 2007:19]. Помимо этих ценных сотрудников, можно и нужно выделить еще множество типов доносчиков и отчетов осведомителей, добровольных или сделанных под принуждением, осознанно или просто по глупости. У тайной полиции был собственный способ классификации осведомителей. Добровольными доносами пренебрегали как не заслуживающими доверия, зато развернули поразительную сеть из «квалифицированных» и «неквалифицированных осведомителей», «доверенных лиц» и «лояльных граждан» (разовых информаторов), «резидентов», которые аккумулировали данные осведомителей, и «хозяев» явочных квартир [Anisescu et al. 2007: 18–19]. Соответственно, нарратив оперативных досье о слежке блуждает между различными углами и точками зрения, рисуя портрет субъекта неизбежно неполно и отрывочно.

Доклады осведомителей обычно существовали в двух экземплярах. Подборка отчетов разных осведомителей в деле одного субъекта создает эффект какофонии в большей степени, чем подборка копий тех же доносов в деле самого осведомителя. У полиции имелись отдельные досье на собственных осведомителей, и их отчеты обычно подшивались в их же дела, но хранились в отдельной папке, которая в Румынии называлась рабочим досье (тара de lucru)[73]. Такие рабочие досье включали в себя всю совокупность докладов от одного осведомителя, поэтому под его обложкой мы обнаруживаем отчеты одного рассказчика, описывающего различных персонажей. Тем не менее стоит отметить, что досье на осведомителя зачастую удивительно напоминало оперативное дело подозреваемого. Когда тайная полиция подбирала потенциальных осведомителей, то устраивала тщательную оперативную проверку с целью «собрать полную информацию по этим индивидам. Сбор информации осуществляется без спешки, чтобы не оставалось никаких вопросов, с проработкой всех зацепок и осуществлением всех оперативных действий»[74]. И совсем как с досье подозреваемого, оперативное досье осведомителя ставило задачей дать своему субъекту характеристику, которая также не исчерпывалась какими-то его поступками, а, напротив, имела целью создать всесторонний портрет человека. «Требуется выяснить детали прошлой жизни обозначенного лица, его нынешний образ жизни, планы на скорое и отдаленное будущее, слабости и особенности личности, проблемы и сложности личного характера» [Anisescu et al. 2007: 168]. Как только эта строгая проверка завершалась, в досье добавлялся отдельный документ под шапкой «характеристика (в отношении темперамента и личности)» и полиция предпринимала попытки завербовать потенциального осведомителя [Anisescu et al. 2007: 192]. Рекрут оказывался вправе дополнить собственное дело, но не