Гламорама - Брет Истон Эллис

— Не надо, солнышко, брось! Ты что, хочешь закончить жизнь на овечьей ферме в Австралии и доить гребаных динго? Провести остаток своих дней в Интернете, отвечая на электронную почту? Я тебя умоляю! Воспрянь духом!

Длинная пауза, а затем:

— Доить… динго?

— Большинство этих девушек закончили не больше восьми классов.

— Ты учился в Кэмдене, а что толку?

Люди останавливаются возле нас, выпрашивают приглашения на открытие клуба, которые я неохотно раздаю, говорят мне, что видели мою личность на прошлой неделе в Майами в баре «Marlin», в офисе «Elite» на первом этаже отеля, в «Strand»; к тому времени, когда Майкл Берген заявляет мне, что мы вместе пили латте со льдом на фотосессии Брюса Вебера и Ральфа Лорена на Ки-Бискейн[24], я уже слишком устал отрицать, что меня не было в Майами на прошлые выходные, поэтому я спрашиваю Майкла, понравился ли ему латте, а он отвечает, что так себе, после чего в комнате становится заметно прохладнее. Хлое, погруженная в собственные мысли, безропотно пьет шампанское. Патрик Бейтман, пришедший в сопровождении толпы пиар-агентов и трех сыновей известного кинопродюсера, подходит ко мне, пожимает мне руку, рассматривает Хлое, спрашивает, как продвигаются дела с клубом, будет ли завтра открытие, говорит, что Дамьен пригласил его, вручает мне сигару, а я изучаю странные пятна на лацканах его пиджака Armani, который стоит столько же, сколько хороший автомобиль.

— Цирк уже в пути, только клоуны задержались, чувак, — заверяю я Патрика.

— Просто хочу быть в курсе, — говорит он, подмигивая Хлое.

После того как он уходит, я докуриваю косяк, затем смотрю на часы, но, поскольку я их забыл, вижу на их месте только собственное запястье.

— Странный он, — говорит Хлое. — А я суп хочу.

— Он славный парень, зайка. — Хлое устраивается удобнее и смотрит на меня с отвращением. — А что? У него даже свой собственный герб есть.

— Кто тебе это сказал?

— Он сам. Он мне сказал, что у него есть собственный герб.

— Я тебя умоляю, — говорит Хлое.

Хлое берет счет, а я, чтобы как-то сгладить неловкость ситуации, наклоняюсь поцеловать ее, в то время как вьющиеся вокруг папарацци создают суматоху, к которой мы уже порядком привыкли.

На моментальных снимках моей памяти лофт Хлое выглядит так, словно интерьером занимался Дэн Флэвин: две складные софы от Toshiyuki Kita, пол с паркетом из белого клена, шесть винных фужеров Baccarat — подарок от Брюса и Нэн Вебер — дюжина белых французских тюльпанов, тренажер StairMaster и набор гантелей, фотоальбомы — Мэтью Ролстон, Энни Лейбовиц, Херб Риц — все с автографами, пасхальное яйцо Фаберже — подарок от Брюса Уиллиса (еще до эпохи Деми), большой строгий портрет Хлое работы Ричарда Аведона, разбросанные повсюду солнцезащитные очки, фотопортрет хозяйки квартиры, снятый Хельмутом Ньютоном, на котором Хлое, полуголая, идет через вестибюль гостиницы «Malperisa» в Милане, а все делают вид, что ее не замечают, огромный плакат Уильяма Вегмана и рядом с ним гигантские премьерные афиши фильмов, таких как «Баттерфилд, 8», «Холостяцкая вечеринка» с Каролин Джонс, Одри Хепберн в «Завтраке у Тиффани». Над туалетным столиком Хлое клейкой лентой прикреплен гигантский рулон бумаги, вырванный из факса, на котором выписан распорядок ее встреч: понедельник, 9.00 — Байрон Ларе, 11.00 — Марк Эйзен, 14.00 — Николь Миллер, 18.00 — Дух из Woo Tang Clan; вторник, 10.00 — Ральф Лорен; среда, 11.00 — Анна Суй, 14.00 — Кельвин Кляйн, 16.00 — Билл Бласс, 19.00 — Исаак Мизрахи; четверг, 9.00 — Донна Каран, 17.00 — Тодд Олдем и далее в том же духе до воскресенья. Столы и полки завалены иностранными банкнотами и пустыми бутылками из-под «Glacier». В холодильнике уже стоит завтрак, который приготовила Луна: красный грейпфрут, «Evian», холодный травяной чай, обезжиренный йогурт с черникой, четвертушка рогалика с маком — иногда обжаренная, иногда нет, белужья икра — по «особым дням». Жиль Бенсимон, Джульет Льюис, Патрик Демаршелье, Рон Галотти, Питер Линдберг и Бакстер Пристли отметились на ее автоответчике.

Я принимаю душ, втираю в кожу вокруг глаз средство от геморроя «Preparation H» и «Clinique Eye Fitness» и прослушиваю свой автоответчик: Эллен фон Унверт, Эрик Штольц, Элисон Пул, Николас Кейдж, Николетт Шеридан, Стивен Дорф и кто-то со зловещим голосом из TriStar. Когда я выхожу из ванной с махровым полотенцем Ralph Lauren, обернутым вокруг бедер, Хлое сидит на кровати с обреченным видом, прижав колени к груди. Слезы текут у нее по щекам, ее бьет дрожь, она торопливо глотает ксанакс, чтобы предупредить приступ паники. По телевизору показывают очередной фильм об опасности силиконовых имплантатов.

— Это всего лишь силикон, зайка, — говорю я, пытаясь утешить ее. — Я приму хальцион, ладно? Позавчера я съел только половинку сандвича с беконом. И курю много.

— О Боже, Виктор. — Ее все еще бьет дрожь.

— Помнишь тот период, когда ты постригла ножницами волосы, красила их в разные цвета и все время плакала?

— Виктор, — рыдает она, — я тогда была на грани самоубийства. У меня был передоз.

— Солнышко, главное, что ты не пропустила при этом ни одной работы.

— Виктор, мне уже двадцать шесть. Для модели это где-то лет так сто с хвостиком.

— Зайка, ты должна немедленно избавиться от неуверенности в себе. — Я трясу ее за плечи. — Ты — икона, малышка, — шепчу я ей на ухо. — Ты — ориентир для всех. — Я нежно целую ее в шейку. — Ты воплощаешь физическое совершенство нашей эпохи, ты не просто модель, ты — звезда. — И наконец, взяв ее лицо в свои ладони, я изрекаю: — Красота тела невозможна без красоты души.

— Но это не моя душа выходит на подиум двадцать раз на дню! — кричит она в ответ. — Это не моей души фотографию напечатают в следующем месяце на обложке гре-баного «Harper's Bazaar»! И Lancome собирается заключать контракт не с моей душой!

Рыдания, всхлипы, все по полной программе, настоящее светопреставление.

— Солнышко… — отстраняюсь я. — Я вовсе не хочу проснуться однажды утром и увидеть, что у тебя снова из-за этих самых имплантатов снесло крышу, и ты скрываешься в «Chateau Marmont» в Голливуде, тусуясь с Кифером, Дермотом и Слаем. Так что знаешь, зайка, тебе лучше слегка остыть.

Затем следует десяти — (а, может, и двух-) минутное молчание, затем ксанакс начинает действовать, и Хлое сообщает:

— Я чувствую себя гораздо лучше.

— Зайка, Энди однажды сказал, что красота — признак ума.

Она медленно переводит взгляд на меня.

— Кто, Виктор? Кто? Какой такой Энди? — Она откашливается, сморкается и продолжает: — Энди Кауфман? Энди Гриффит? Кто тебе, черт побери, это сказал? Энди Руни?