Выживший - Джеймс Фелан

С этими словами я перетащил сумки еще на пару шагов.

— О твоих странных приоритетах, — начал он и замолчал, напряженно вглядываясь в Парк–авеню. Явно заметив что–то, он присел и на полусогнутых ногах перебежал за опрокинутый газетный ларек. — Брось сумки.

— Что?

— Брось сумки и прячься, быстро!

Я заскочил к нему за ларек и присел рядом.

— Они идут. Сиди тихо и не высовывайся.

Мы вжались в землю. Я ничего не слышал. Не то, что вчера, когда появились солдаты с грузовиками.

— Свернули за угол и идут сюда.

— Кто? — мне было непонятно, кого он имеет в виду: солдат, охотников, других выживших?

— Они, — ответил он и показал на улицу.

Я осторожно выглянул.

Из–за угла Пятьдесят третьей улицы на Парк–авеню вывернули три охотника, явно из тех, что готовы на все ради теплой человеческой крови. Через тринадцать дней после атаки различать два вида было проще простого: охотники, пившие одну воду, стали слабыми и худыми, больше похожими на бесплотные тени, чем на людей.

— Смотри, что они делают, — прошептал мне новый знакомый.

Охотники шли не просто так: они внимательно всматривались и вслушивались в улицу, искали добычу. На губах и подбородках влажно блестела свежая кровь.

— Я видел…

— Такого еще не видел. Это разведчики, — не сводя глаз с приближавшихся людей, он немного переместился, чтобы в любой момент дать отпор. — Разведывательный отряд, а за ними идет целая толпа других.

До охотников оставалось всего ничего, и я достал из кармана пистолет. Парень удивленно посмотрел на меня и сказал:

— Не надо.

Из кармана куртки он вытащил пластиковый цилиндр и передал мне: патрон был размером не больше ингалятора для астматиков и казался игрушечным. Он показал мне винтовку:

— Это полицейская винтовка, используется против демонстрантов. В участке взял. Стреляет резиновыми пулями или вот такими штуками. Человека из нее не застрелить, а вот отпугнуть — запросто.

Я протянул ему патрон.

— Оставь себе на память, — сказал он.

— А если они пойдут…

— Если пойдут к нам, мы не станем их убивать, — в его взгляде смешивались жалость и омерзение. — Они ведь люди, больные, но люди. Американцы. Ты готов убивать?

— Нет, но…

— Если хочешь убивать, я тебя хватать за руку не стану. Я уйду, а ты развлекайся.

И он замолчал, будто ждал моего решения. Проверял? Я столько времени жил только тем, что надеялся найти людей — может, и он все эти дни делал то же самое. Но насколько его устраивала моя компания? С недавнего времени я перестал верить всем подряд, так почему же он должен вести себя иначе?

— Нет, — произнес я, глядя на заряженный пистолет в руке: уже в который раз мне хотелось отшвырнуть его подальше. — Я не хочу убивать их.

— Хорошо, — с этими словами он вставил в винтовку патрон. — Я стреляю, чтобы задержать их, и через Пятьдесят вторую улицу мы бежим на Лексингтон–авеню. Ясно?

— Нужно забрать еду.

— Шутишь?! Надо уносить ноги.

— Я должен… – начал объяснять я.

— Нет.

— Тогда я остаюсь.

Он посмотрел, будто оценивая мое упорство.

— Ладно. Каждому по сумке.

Я кивнул.

— Только я не собираюсь отдать концы из–за мешка еды, так что, в случае чего, я ее брошу и тебя тянуть за собой не стану.

— Договорились.

— Хорошо. Я начинаю обратный отсчет, ты бежишь за сумками, я стреляю в наших «друзей». Как только попадаю в третьего — убегаем. Я первый, ты за мной, ясно? И спрячь пистолет, пока никого не прибил.

Я засунул в карман «Глок» и пластмассовый патрон.

Мой новый знакомый раскрыл ладонь левой руки, затянутую в перчатку, и по одному, начиная с большого, стал загибать пальцы. Шаг охотников — палец.

— Я Калеб, — сказал он будто между прочим.

— Джесс.

Отсчитав, Калеб положил руку на винтовку и вышел из–за ларька. Охотники сразу увидели его и побежали. Я рванул к сумкам.

Калеб прицелился. Я поволок сумки вниз по Парк–авеню. После первого выстрела один из охотников упал, но других это не остановило: они бежали все быстрее, в их глазах горела жажда. Раздался оглушительный выстрел: упал второй. Калеб накачал винтовку, перезарядил и выстрелил в третий раз, но охотник как раз поскользнулся, и пуля пролетела мимо. Калеб сделал еще несколько качков — осечка.

— Ни фига! — выкрикнул Калеб, вытащил из кармана куртки горсть резиновых шариков и стал по одному заряжать их в казну винтовки.

За это время охотник успел подняться.

— Быстрее, — заорал я Калебу: у него оставались считанные секунды.

Качнув винтовку, чтобы перезарядить, Калеб выстрелил: охотник упал на спину и завыл от боли.

Первый все еще корчился на снегу, но, казалось, вот–вот поднимется и побежит за нами. Второго, вставшего на четвереньки, вырвало кровью, и он снова упал. Калеб закинул винтовку за спину, выхватил у меня обе сумки, поднял их и побежал. Я за ним.

15

Виски пульсировали болью, ледяной воздух обжигал горло. Позади остался один квартал, второй, мы заскочили в какой–то магазин и вышли из него на другой улице, пробежали еще квартал на север.

На углу Калеб остановился, бросил сумки и согнулся пополам, пытаясь отдышаться.

— Повесь одну мне на плечо, — сказал я.

Он молча кивнул — сил говорить у него не было — помог мне закинуть сумку, и мы снова побежали.

— Зря я бросил спорт, когда повредил колено, — стараясь восстановить дыхание, сказал Калеб.

— Чем занимался? — спросил я. Мы не одолели и полквартала, а у меня уже не было сил тянуть сумку.

— Баскетболом. Но я свое отыграл.

— Хорошо играл?

— До Леброна[4]не дотягивал, — пошутил Калеб, и мы оба рассмеялись.

— На какой позиции?

— Мощный форвард, – с улыбкой ответил он: видно, воспоминания были приятными. – Меня звали Еврейский Молот. Если бы не колено, я бы далеко пошел. А так пришлось пойти в колледж.

— Тоже неплохо.

— Ага. Только я вот смотрю, мой диплом по литературе отодвинулся на неопределенный срок. Лучше бы записался во флот.

— Кто ж мог подумать, что такое случится.

Калеб промолчал. Лавируя между застывших со дня атаки машин, мы пересекли улицу.