Последнее слово за мной - Паула Уолл

Стоило только секретарше мэра Кларе Боуэн присесть за гадальный столик, как Хетти Тейлор поспешила к примерочной. Делая вид, что поправляет стенд с заколками, она прильнула к щелочке между занавесками.

Клара была сухощавой, одинокой и выцветшей. К ней даже лишний жирок не приставал, будто не хотел иметь с ней ничего общего. Когда она печатала, было слышно, как кость соударяется с металлом. Внешне Клара была стерильна, как медицинская игла. Изнутри — сущая зараза. Если вы являлись в муниципалитет по какому-либо делу, вам сперва необходимо было пройти мимо Клары — а Клара предпринимала все усилия для того, чтобы путь ваш был максимально трудным и изматывающим. Влюбленные парочки успевали сгонять в Кентукки, пожениться, съездить в свадебное путешествие и обеспечить себе скорое прибавление в семействе — и все это пока Клара заверяла их лицензию на брак. Если человек покупал участок земли на Ред-ривер, ему проще было повернуть реку вспять, чем оформить все надлежащие документы. В городе не оставалось ни одного жителя, которого Клара на своем веку не сумела достать до печенок.

Как аукнется, так и откликнется. Когда Клара возвращалась домой с продуктами, пакет всякий раз рвался прежде, чем она доносила его до кухни. Стоило ей только выйти из парикмахерской с тщательно уложенной прической, как начинался дождь. И ни разу еще ей не удавалось вытащить из упаковки шелковые чулки, не поставив на них зацепку. Жизнь давалась Кларе с трудом, но это только придавало ей твердости.

— Хочу вас предупредить, я не верю в эту ерунду, — резко заявила Клара гадалке. — Сплошное надувательство, по-моему.

Старая драбарипе тасовала карты, не обращая на Кларины слова ни малейшего внимания. А Клара была не из тех женщин, которые спокойно переносят, когда их игнорируют.

— У меня всего десять минут, — Клара решила показать цыганке, кто есть кто, и высокомерным жестом смахнула с лацкана строгого пиджака несуществующую пылинку. — Мне нужно поскорее вернуться в муниципалитет.

Цыганка шлепнула колоду на стол, Клара сняла карты.

— У тебя… — начала старая цыганка, медленно переворачивая карту, — очень важная работа.

Клара едва заметно подалась вперед.

— Кон хахавел о бало ви лесте си и шури, — промолвила гадалка.

— Что это значит? — осведомилась Клара.

Дословный перевод гласил: «Та же рука, что кормит свинью, однажды заносит над ней нож». Однако прирожденная гадалка всегда облекает неудобоваримые толкования в более гладкую форму.

— Никто не осознает, — произнесла цыганка, сочувственно качая головой, — чем вы жертвуете.

Клара едва заметно вскинула подбородок, вслед за ним приподнялась и плоская грудь.

— Твой начальник, мужчина… он дурак.

Тонкие губы Клары сложились в незаметную бесцветную складочку.

Клара не сомневалась, что из нее вышел бы куда лучший мэр, чем тот, что сейчас занимал начальственный пост. Еще она не сомневалась, что слишком хороша для тех мужчин, которые считают, что слишком хороши для нее. Она вообще ни в чем не сомневалась — поэтому-то мужчины от нее и шарахались. Ничто не отпугивает мужчин больше, чем женщина, сводящая на нет их мужество.

— Ты выполняешь всю работу, а почести достаются ему.

Клара откинулась на спинку стула.

— Я работаю, а он получает барыши? — с горечью фыркнула Клара. — Лучше скажите мне что-нибудь, чего я еще не знаю!

Гадалка хотела было сказать Кларе, что та стерва, но догадалась, что и это не станет для нее новостью.

В вопросе о таборе городское население делилось на две половины. «За» были те, кто делал на цыганах деньги, а «против» — те, кого цыганам удавалось обдурить. Шарлотта в эти разборки не лезла. Ей еще не доводилось видеть людей, которые бы с таким трудом отвоевывали себе право не трудиться. С другой стороны, цыган она уважала больше, чем ленивых бездельников и нищих, вымаливающих подачки.

Как-то раз Шарлотта сидела за письменным столом и вдруг, посмотрев в окно, увидела несущуюся по лужайке цыганку. В юбке воровки позвякивало столовое серебро Джаджа Лестера. Вот цыганка юркнула за гортензии, притаилась, потом высунулась, проверяя, есть ли кто поблизости. Затем взмыла по ступенькам крыльца, ворвалась сквозь открытую стеклянную дверь в кабинет Шарлотты и вжалась в стену.

Запыхавшаяся женщина озиралась по сторонам: не гонятся ли за ней хозяева награбленного? Почувствовав, что она в полутемной комнате не одна, цыганка медленно обернулась. Сначала она заметила только горящий кончик сигары. Когда ее взгляд наконец сфокусировался на Шарлотте, цыганка с шумом втянула воздух и застыла. На ней была кроваво-красная юбка, пять фунтов фальшивых золотых побрякушек и волчий зуб на шее вместо ожерелья. И при этом она почему-то полагала, что, если задержит дыхание, хозяйка дома ее не заметит.

— Ты обокрала Джаджа Лестера? — поинтересовалась Шарлотта, глядя на торчащую из-под подола чайную ложку.

— А чего он хотел? — пожала плечами цыганка. — Коли наступил на змею, так не удивляйся, что она тебя ужалила.

С другой стороны улицы доносилось хлопанье дверей и голос Джаджа Лестера, орущего на свою домработницу. Шарлотта хладнокровно затянулась сигарой. По ее мнению, не было на свете отбросов хуже ворья. При других обстоятельствах она бы добилась, чтобы женщину обмазали смолой и обваляли в перьях. Но когда цыганка обкрадывает банкира… есть в этом какая-то высшая справедливость.

— Витца, — сказала цыганка, будто прочитав ее мысли, — мы с тобой из одного теста.

— Попробуй только обворовать меня, — промолвила Шарлотты сквозь клубы дыма, — и ты навсегда распростишься со своим ремеслом.

Цыганка поднесла к губам волчий зуб и поцеловала его.

Под глазами у нее были черные пятна — она грубо подводила их угольком, а запястья позеленели от дешевых медных браслетов. Разодранная кофта свисала с плеча, а щеки запали так глубоко, что казались синеватыми. Ее звали Радмила, или, сокращенно, Мила, и, как водится у воров, она была весьма находчива.

Уперев руки в боки, Мила бродила по кабинету, оценивая на глаз имущество и саму хозяйку.

— Выскочила замуж за богатенького? — осведомилась она, проводя пальцами по шелковой шали, брошенной на диван.

Шарлотта только фыркнула.

— А, ясно, — ухмыльнулась Мила, — ты родилась с золотой ложкой во рту.

— Я бы могла подарить тебе этот дом и все деньги со своего счета, — заявила Шарлотта, — и всё равно через пять лет я была бы богаче всех в округе, а ты бы снова воровала ложки.

— Деньги — зло, — пожала плечами Мила.

— Только для тех, — возразила Шарлотта, — у кого их нет.

Изогнувшись, Мил осторожно выглянула в дверь — посмотреть на дом Лестеров. Потом снова перевела взгляд на Шарлотту. Поскольку Шарлотта ее не заложила, Мила перед ней в долгу. Не вернуть долг — это прикаса, к большим неудачам. Воняя резкими духами Энн Лестер, цыганка снова прошлась по комнате.