Век испытаний - Сергей Богачев

— Поверьте, от вас очень многое зависит. Через несколько дней у меня в распоряжении появятся люди, на которых можно рассчитывать. Не дело товарища Артёма лично ездить на задержания, уж оставьте это нам и красногвардейцам.

— Не могу обещать, но с вами согласен.

— Замечательно! И ещё — мы располагаемся рядом с вами, я буду захаживать. Посматривайте вокруг. Внешний враг — он осязаем, а внутренний опасен своим коварством. Ваша задача — беречь товарища Артёма. Возлагаем на вас это ответственное поручение.

Гражданская война

В этот раз причиной Пашкиных странствий стала армия Деникина, которая пошла в наступление как раз в их направлении. Цвета флагов над городами Украины тогда менялись с калейдоскопической частотой. Армии двигались только по одним им известным законам, то объединяясь, то опять расходясь по разным направлениям. Это напоминало брожение в поисках какой-то истины, а местное население в большинстве своём уже не понимало, кто прав, кто очень прав, а кто совсем прав. Важно было выжить, выкормить и сберечь детей, и было счастьем, если кормилец возвращался с фронта даже покалеченный. И ещё — усталость измывалась над мирными людьми. Бесконечная, тоскливая и серая усталость от злости, недоедания, никому не нужных смертей и безвластия.

Такая она — гражданская война, когда правда находится в каждой голове, но таких голов — сотни тысяч и столько же версий правды. И победят необязательно те, у кого больше снарядов и винтовок, а может быть, и те, которые больше верят, которые свою правду берегут. Потом настанет время обращения в свою правду поверженных и равнодушных. Это тоже борьба, только не такая явная, не такая кровопролитная, но от этого не менее важная. Все гражданские войны одинаковы. Все они длятся до тех пор, пока одна из сторон не найдёт большей поддержки у мирного населения. Его голос в итоге окажется решающим. С такими мыслями Павел Черепанов уже какой день трясся в телеге в окружении отступающих красноармейцев.

С красноармейскими обозами Пашка, товарищ Артём и его супруга Елизавета оказались в Сумах.

Уже привыкший к своему месту в жизни их семьи, Павел был вправе считать себя её членом, и когда Фёдор Андреевич впал в лихорадку, Пашка не на шутку встревожился, тем более что Елизавета не имела никакого представления о том, что нужно делать.

Пашка нашёл дом, где они смогли устроиться на ночлег, а как потом оказалось — на долгий постой до выздоровления Артёма, затем среди ночи отыскал доктора и притащил его туда.

Поверхностный осмотр показал, что больному нужны срочная госпитализация и карантин — специфическая сыпь, температура и бред указывали на то, что это заражение сыпным тифом. Обоз, долгая дорога и вши — самый коварный враг всех армий — сделали своё дело.

Черепанов взял инициативу в свои руки:

— Елизавета Львовна, от тифа умирают, если не лечить, а доктор — вот он, больница — вот она, и быть такого не может, чтобы такой сильный и духом и телом человек, как Фёдор Андреевич, сдался и помер такой простецкой, можно сказать, случайной смертью. Нет, это не его судьба, жить он будет ещё долго и сделает много полезного.

— Ой, Пашка… Да, сильный он, но боюсь я всё равно… Потерять боюсь.

Следующие дни Артём провёл в бреду, редко приходя в сознание. Горячка почти лишила его сил, ему давали только воду, какие-то микстуры и следили за ходом течения болезни. Лизе и Черепанову позволили ухаживать за больным, потому как теперь опасности заразиться не было. Одежду Артёма сожгли, Пашка нашёл на первое время для больницы новую, а свою они тщательно обработали.

У Павла Черепанова было необычно много времени для того, чтобы осмыслить череду событий, произошедших за последний год, а он прошёл так бурно, будто Павел попал в шторм. Новые знакомства, впечатления, знания, постоянные переезды — это можно было бы считать интересным и увлекательным образом жизни, если бы не война.

Центральная Рада заключила мир с Германией и Австро-Венгрией, и теперь с запада по территории Украины продвигались австро-германские войска. Первого марта они были уже в Киеве и продолжили беспрепятственно двигаться на восток. Их целью были Харьков и Донбасс. Не успев родиться, Донецко-Криворожская республика попала под удар. В спешном порядке начала организовываться армия, но удалось собрать чуть более восьми тысяч штыков, что, конечно, никак не могло остановить дальнейшее продвижение немцев.

В середине месяца, когда уже окончательно стали понятны намерения австро-германских войск, Пашка оказался свидетелем того, как Совет народных комиссаров стал перед трудным выбором: биться до конца или предпринять меры для сохранения заводов и фабрик. Мнения были диаметрально противоположными — от «взорвать всё к чёртовой матери, чтобы им ничего не досталось» и до «мы ещё вернёмся и было бы глупо сейчас всё разрушать». В результате было принято компромиссное решение об эвакуации всех возможных средств производства и квалифицированного персонала.

Артём тогда громко хлопнул дверью и скомандовал Пашке:

— Бери перо, пиши!

Под рукой не оказалось полноценного листа бумаги, лишь какой-то порванный пополам лист. Ординарец, несмотря на взвинченный тон товарища Сергеева, старался сохранять спокойствие, придвинул чернильницу и всем своим видом обратился во внимание.

Артём ходил по кабинету большими шагами, гулко стуча сапогами.

— Главнокомандующему австро-германских войск генералу Герману фон Эйхгорну…

Пашка быстро окунул перо в чернильницу и стал писать дальше под диктовку.

— Продвижение австро-германских войск на территорию Донецко-Криворожской республики является прямой угрозой суверенитету нашего государства, которое не имеет решительно никакого отношения к Украинской Народной Республике и будет расценено как военное вторжение. Настоящим сообщаем, что появление подчинённых Вам войск в пределах территории Донецко-Криворожской Республики будет равноценно объявлению войны.

Пашка почти дописал, но остановился:

— Фёдор Андреевич, так, а кто кому войну объявит? Они нам? Немцы за этим сюда пришли, да ещё и по мирному договору. Давайте так: «в случае продолжения наступления подчинённых Вам воинских соединений ДКР будет считать себя в состоянии войны с Германией, о чём посредством Вас ставим в известность императора Германии Вильгельма».

— Подходит. Молодца. — Артём одобрил Пашкину правку и прочёл то, что он написал.

— Штамп есть?

— Так точно. — Пашка шлёпнул на бумагу фиолетовый штамп канцелярии и подвинул ультиматум для подписи.

— Видишь, какие времена, Павел, не до церемоний! — продолжал вещать товарищ Артём. — Ультиматумы на клочках бумаги ваяем, подписываем на коленке — ну ничего, будет ещё наше время…

Конечно, Павел тоже понимал, что в такой форме подобные вещи не делаются, но ведь и дипломатической миссии Республика тоже не имеет и, в конце концов, главное здесь не форма, а суть: мы будем биться и лёгкой прогулки у вас, господа Гансы, здесь не получится.