Предатель рядом - Кирилл Казанцев

— Что… вы… здесь… делаете? — пробормотал он в лицо присевшему подле него Копаеву.

— Как его имя?

— В «Женни» было дело…

Вынув из кармана телефон, Антон набрал «03».

— Я не хотел идти на это дело… — Синий таращился на Копаева и едва не плакал. Он бы заплакал, если бы у него были силы. — Перец попросил…

— Перец? Это был Перец? — Антон задавал вопросы раненому и параллельно отвечал на вопросы диспетчера «скорой помощи».

Семенихин дернулся, и его лицо исказила судорога.

— Холодно…

Антон знал, к чему это заявление. Сидеть, опершись спиной на раскаленный радиатор, и уверять, что его знобит, может лишь человек, приближение смерти которого уже необратимо.

— Куда Перец мог сейчас пойти?!

Антон видел, как из глаз смертельно раненного Семенихина исчезает блеск и они словно затягиваются какой-то синтетической, прозрачной пленкой.

— Куда?!

— Кафе… «Искра»…

— Где оно?

Но Семенихин ответить уже не мог — он умер.

— Перец… — бормотал Антон, укладывая голову Олега на пол и закрывая ему глаза. — Он сказал: «Перец попросил». Вот ты и напросился…

Сумки! Он бросился в коридор и стал, одно за другим, выворачивать содержимое больших тяжелых баулов. Голубой, черный, золотистый мех, переливаясь миллионами искр, заиграл на полу убогого коридора.

— Вот что за «Женни»… — прошептал, догадавшись, Антон. — Салон меховой!

Впору было отчаяться. Перец. Человек, о чьем имени, фамилии и ареале обитания Копаев не имел ни малейшего представления. До встречи с Амалией и Суровцевым оставалось около получаса.

За окном послышался вой сирены. Антон совершенно позабыл о том, что к дому вызвана полиция, а он стоит в квартире, в которой находится ворох шуб, взятых разбоем с сопряженным убийством. А в соседней комнате один из тех, кто этим занимался.

Лихорадочно соображая, на чем он мог оставить отпечатки рук, Копаев оглянулся. Баулы из числа тех, которыми торгуют на рынке вьетнамцы, — плетеная синтетическая мешковина. Оставить на них следы просто невозможно. Более он ни к чему не прикасался. Но куда бежать? Куда можно убежать с четвертого этажа? На пятый.

Антон обрадовался, когда увидел, что люк, ведущий на чердак, не заперт на замок, как это теперь случается из-за постоянно проводимых той же полицией операций «Вихрь — антитеррор», а замотан на кусок алюминиевой проволоки. Но кто постарался замотать эту чертову проволоку на столько оборотов?!

Как бы то ни было, это был единственный способ не начать давать показания в кабинете оперов райотдела, где Антон когда-то работал.

Да кто же так постарался над этим куском проволоки?!

— Это на четвертом этаже! — где-то внизу послышался незнакомый Антону голос. — Квартира направо!

Два последних оборота… Антон уже не чувствовал пальцев рук.

— А сколько раз стреляли? — этот вопрос прозвучал уже между вторым и третьим этажами.

Если не успеть откинуть крышку люка сейчас, то потом вообще этого лучше не делать!

Сухо скрипнув заржавевшими петлями, крышка откинулась внутрь, а в лицо Копаеву ударила волна затхлого воздуха, пахнущего пылью и птичьим пометом. Еще несколько секунд, и Антон занес свое крепкое тело наверх.

Крышка осторожно опустилась на старое место в тот момент, когда один из сержантов, что шагал первым, развернулся на лестничном пролете лицом к квартирам. Копаев оказался проворнее ровно на десятые доли секунды. Теперь очень хотелось, чтобы этот сержант не обратил внимания на едва заметную пыль под лестницей люка и мокрые следы на ее арматурных ступенях.

Поднеся руку ко лбу, чтобы стереть пот, Антон с изумлением понял, что сжимает в руке какой-то предмет. Перчатка?..

В его судорожно сжатой ладони была вязаная перчатка Перца, которую Антон в пылу борьбы нечаянно сорвал с руки разбойника. Так вот почему так долго распутывалась проволока на люке! Антон швырнул ее в угол, согнулся в три погибели и двинулся к противоположному концу чердака. Там люк, открывающий вход в первый подъезд. Если он заперт более надежно, чем первый, тогда придется оставаться здесь, с голубями, до вечера. Пока приедет прокуратура, пока будут выполнены все следственные мероприятия, пока опера совершат обход дома…

Пока, наконец, не приедет «труповозка». И еще в течение часа после этого все равно нельзя высовывать с чердака даже нос, пока не разойдутся зеваки.

Вынув из кармана телефон, Копаев доложил Быкову о своих злоключениях.

— Ищи Перца и отрабатывай людей в таможне, — последовал совет.

День для оперативника УСБ ГУВД продолжался удивительным образом. Он вышел из первого подъезда, гордо подняв голову и беспечно засунув руки в карманы.

Кажется, не заметили…

Амалия появилась на автобусной остановке около Дома журналиста за три минуты до назначенного времени. Копаев выждал немного, наблюдая за ее действиями и осматривая пространство и людей вокруг. Тонировка «девятки» отчима позволяла даже целиться из автомата посреди оживленной площади — за почти черными стеклами практически невозможно было рассмотреть, что происходило внутри.

Не заметив ничего, что могло бы вызвать подозрение, Антон вышел из машины и приблизился к девушке. Следующие мимо мужики не удерживались от того, чтобы не бросить мимолетный взгляд на ее фигуру, словно с чем-то сравнивая или просто о чем-то жалея.

— Простите, Амалия, я немного опоздал, — Антон взял ее за локоть.

Девушка вздрогнула, как от электрошока.

— Вы испугали меня…

— Я не хотел. Пойдемте, сядем в машину. Там нас никто не побеспокоит. Почему вы одна? Где Суровцев?

— Его попросил задержаться начальник. И потом, нужно выудить из личных дел, как ты просил, фото. Он переснимет в отделе кадров, и мы встретимся позже.

— Амалия, — едва они уселись на сиденья, обратился к женщине Антон, — вы когда-нибудь видели у Игоря большую золотую цепь? Как я понимаю, ее наличие на теле Эберса всех очень удивило. Значит, либо он носил ее под одеждой, либо ее не было вовсе. Я его видел частенько раздетым по причине совместного времяпрепровождения на трибунах стадиона во время футбольных матчей. Его мог видеть раздетым еще один человек. Это вы… Уж простите, но сейчас не до условностей…

Амалия повела плечами:

— Я могу точно сказать: цепи у него не было. Наши отношения в последнее время были таковы, что я знала, в каком кармане у него находится расческа. Единственной драгоценностью Эберса был серебряный католический крестик, который у него лежал в фужере в «стенке». А уж о наличии цепи я бы знала точно. А почему вас заинтересовала эта цепь?