Анализ крови - Джонатан Келлерман

– Ага.

В шашки Вуди играл не по годам хорошо: думал наперед, просчитывал ходы, мыслил последовательно. Сообразительный мальчуган.

Пару раз я пытался втянуть его в разговор, но он не обращал на меня внимания. И дело было не в робости или невоспитанности. Просто внимание Вуди было полностью сосредоточено на доске, и он не слышал звуки моего голоса. Сделав ход, он откидывался назад на подушки с удовлетворенным выражением серьезного детского лица и произносил голосом, тихим от усталости:

– Так! Ваш ход.

Мы уже были на середине игры, и Вуди припирал меня к стенке, как вдруг он схватился за живот и вскрикнул от боли.

Уложив его на койку, я пощупал ему лоб. Легкий жар.

– Живот болит, да?

Кивнув, мальчик вытер глаза тыльной стороной руки.

Я нажал кнопку. За прозрачным пластиком появилась Ванджи, медсестра-филиппинка.

– Боль в области живота, – сказал я. – Лихорадочное состояние.

Нахмурившись, медсестра исчезла. Вернулась она, держа в руке в перчатке стакан с жидким ацетоминофеном.

– Пожалуйста, поверните поднос сюда. – Она поставила лекарство на полоску нержавейки. – Теперь можете взять его и дать Вуди. Ординатор придет через час, чтобы проверить, как у него дела.

Вернувшись к койке, я одной рукой приподнял мальчику голову, другой поднося ему к губам стакан.

– Открой рот, Вуди. Это снимет боль.

– Хорошо, доктор Делавэр.

– Думаю, тебе сейчас нужно отдохнуть. Ты хорошо играл в шашки.

Вуди кивнул, тряхнув кудрями.

– Ничья?

– Можно так сказать. Хотя в конце ты здорово меня прижал. Можно я приду снова и сыграю с тобой еще одну партию?

– Ага. – Он закрыл глаза.

– А теперь отдыхай.

К тому времени как я вышел из модуля и снял с себя хлопчатобумажный костюм, мальчик уже спал, приоткрыв рот и нежно посасывая мягкую подушку.

Утром на следующий день я ехал на восток по бульвару Сансет под небом, расчерченным тонкими полосками перистых облаков, и размышлял о снах, снившихся ночью – все тех же пугающих размытых образах, которые терзали меня с тех самых пор, как я впервые начал работать в онкологической клинике. Потребовался целый год, чтобы прогнать этих демонов, однако теперь я гадал, они уходили прочь или же просто таились в моем подсознании, готовые в любой момент появиться снова.

Рауль обитал в безумном мире, и я, помимо воли, посетовал на него за то, что он снова втянул меня в него.

Дети не должны болеть раком.

Никто не должен болеть раком.

Заболевания, относящиеся к владениям членистоногого-убийцы, представляли собой высшую степень гистологического предательства: тело терзало, уродовало, насиловало, убивало себя в неистовом пиршестве коварных обезумевших клеток.

Я вставил в магнитолу кассету в надежде на то, что мелодичные переливы гитары отвлекут мои мысли от пластиковых комнат, лысых детей и одного маленького мальчика с рыжими волосами и красноречивым взглядом «почему это случилось со мной?» в глазах. Однако у меня перед глазами стояло его лицо и лица всех тех больных детей, с кем мне пришлось иметь дело, вплетающиеся в арпеджио музыки, неуловимые, настойчивые, умоляющие о спасении…

Учитывая то, в каком настроении я пребывал, даже безвкусные рекламные плакаты, возвестившие о въезде в Голливуд, показались благословением.

Последнюю милю бульвара я проехал в подавленном настроении и, поставив «Севиль» на стоянке для персонала клиники, вошел в здание, опустив голову, чтобы отгородиться от любого вежливого общения.

Поднявшись пешком на четвертый этаж, на котором находилось онкологическое отделение, я направился по коридору и на полдороге услышал шум ссоры. Открытая дверь в палату модулей ламинарных воздушных потоков усиливала звук.

Рауль стоял спиной к модулям, вытаращив глаза и попеременно исторгая быстрые испанские ругательства и крича по-английски на группу из трех человек.

Беверли Лукас прижимала к груди сумочку, словно щит, который не оставался на одном месте, поскольку стиснувшие его руки тряслись. Она смотрела куда-то вдаль поверх облаченного в белый халат плеча Мелендес-Линча, всеми силами стараясь не задохнуться от гнева и унижения.

На широком лице Эллен Бекуит застыло изумленное, проникнутое ужасом выражение человека, застигнутого врасплох во время какого-то тайного запретного ритуала. Казалось, она была готова к покаянию, но не знала точно, в чем ее преступление.

Третьим слушателем был высокий растрепанный мужчина с вытянутым, как у гончей, лицом и раскосыми глубоко запавшими глазами. Под небрежно наброшенным расстегнутым белым халатом виднелись линялые джинсы и дешевая рубашка, когда-то считавшаяся «психоделической», но сейчас выглядевшая просто безвкусной. Ремень со здоровенной пряжкой в виде индейского вождя впивался в дряблый живот. Большие ступни заканчивались длинными цепкими пальцами. Я их увидел, потому что они, без носков, были засунуты в открытые шлепанцы. Бледное лицо было гладко выбрито. Тронутые сединой темно-русые волосы спадали до плеч. Ожерелье из ракушек обрамляло толстую шею, покрытую складками кожи.

Мужчина стоял бесстрастно, словно в трансе, спокойно взирая на происходящее полуприкрытыми глазами.

Увидев меня, Рауль прервал свою страстную речь.

– Его забрали, Алекс!

Он указал на пластиковую комнату, в которой я меньше двадцати четырех часов назад играл в шашки. Койка была пуста.

– Прямо под носом у этих так называемых «профессионалов». – Рауль указал на троицу презрительным взмахом руки.

– Давай поговорим где-нибудь в другом месте, – предложил я.

Чернокожий подросток в соседнем модуле недоуменно таращился на нас сквозь прозрачную стенку.

Рауль пропустил мои слова мимо ушей.

– Они это сделали. Эти шарлатаны. Пришли под видом специалистов по радиотерапии и похитили мальчишку. Разумеется, если бы у кого-нибудь хватило ума заглянуть в медицинскую карту и узнать, назначалась ли пациенту радиотерапия, можно было бы предотвратить это… преступление!

Теперь он обращался только к полной медсестре, и та была на грани слез. Высокий мужчина вышел из транса и поспешил ей на помощь:

– Нельзя требовать от простой медсестры, чтобы она мыслила как полицейский. – В его речи чувствовался едва уловимый налет галльской певучести.

Рауль круто развернулся к нему:

– Вы! Держите при себе свои проклятые замечания! Если бы вы хоть на йоту понимали суть медицины, мы бы скорее всего не попали в эту переделку. Как полицейский! Если это означает проявлять бдительность и заботиться о безопасности пациента, то она, черт возьми, просто обязана мыслить как полицейский! Это вам не индейская резервация, Валькруа! Это болезнь, угрожающая жизни, и курс интенсивного лечения, и нужно использовать голову, дарованную нам Господом Богом, чтобы вмешиваться, делать выводы и принимать решения, ради всего святого! С изолированным модулем нельзя вести себя словно с автовокзалом, куда может прийти любой, назваться кем угодно и выкрасть пациента прямо из-под вашего ленивого, беспечного сопливого носа!