Русское сокровище Наполеона - Людмила Горелик

Сюжет оказался коротким, Севка уже складывал аппаратуру и загружал все в машину. Лиза повернулась к Маше:

— Привет! Ты как здесь? В качестве музейного работника смотришь раскопки?

— Нет, — засмеялась Маша. — У меня выходной, мы просто гуляем. У меня брат здесь недалеко живет. Познакомьтесь, кстати.

Она представила друг другу Лизу, Севку, отца Алексея.

— Что, пойдем обедать? — вернулся к разговору Алеша. — И друзей своих зови! Пойдемте к нам, время обеденное! — обернулся он к Лизе с Севкой. Те отказались: нужно успеть приготовить отснятый материал для вечерних новостей. Маша вспомнила о выставке.

— Тогда поехали с нами, — предложила Лиза. — Довезем до самого дома.

— А место в машине разве есть? — Маша с сомнением посмотрела на громоздкую аппаратуру.

— Конечно, есть, машина большая. Ты точно поместишься, — заверила Лиза.

Маша распрощалась с Алешей:

— Попроси за меня прощения у Вали, что вот так уехала. Но я скоро снова приду. Якубу привет — никак мы с ним не пересечемся. — Она залезла в машину.

— Обязательно позвони, когда приедешь! — крикнул вслед Алеша.

В машине действительно оказалось достаточно просторно. Пока ехали, болтали об однокурсниках — кто где устроился. О личной жизни Маша, разумеется, не спрашивала. Кажется, у Лизы тоже без изменений. Да и при Севке болтать о девичьем не хотелось.

Только вышла из машины, как позвонил Юрка. Сказал, что вспомнил содержание пропавшего письма, и у него появились новые соображения, неплохо бы обсудить.

— У меня тоже есть новости, — загадочно сказала Маша. Договорились, что она зайдет после выставки.

Буонапарте поджидал у двери. Соскучился и, кажется, разозлился. Выходной ведь, где ее в выходной-то носит? Буонапарте очень любил общество, в одиночестве он начинал тосковать. Совсем не похож на кошку, которая гуляет сама по себе. И кто выдумал, что кошкам не нужно общение? Они просто слишком гордые, чтобы демонстрировать свою привязанность. Но если начинают доверять, привязываются сильно и тогда уже своей зависимости не скрывают.

Бунька дома везде ходил за ней хвостом: она к компьютеру — и он рядом, она пересядет на диван — и он переместится. А если уходила надолго, скучал. Больше всего он любил, когда приходили гости или, в крайнем случае, начинались разговоры по скайпу. Да-да, как только Маша включала скайп, Буонапарте с громким мяуканьем бежал к ней, взбирался, несмотря на Машино сопротивление, на колени, пялился в экран и что-то приветственное иногда кричал. И даже махал лапой. Он хорошо узнавал голоса Машиных знакомых и в скайпе тоже хотел их приветствовать. Ей казалось, что он и телевизор принимал за скайп. Во всяком случае, он иногда усаживался рядом с Машей перед телевизором, терпеливо ожидая, когда же оттуда заговорит кто-нибудь знакомый. Чтобы можно было поприветствовать.

Маша быстро разогрела гречневую кашу. В Бунькину плошку положила кашу, смешанную с ложкой мясного фарша (фарш для Буонапарте она готовила обычно дня на три и держала в баночке в холодильнике), а в свою — тоже кашу, только вместо фарша добавила кусочек масла.

Кошачьим кормам Маша не доверяла с тех пор, когда годовалый Бунька едва не умер, переев этого корма. У них с мамой был очень старый холодильник, еще советский «Саратов». На дверце ослабла резина, они никак не могли собраться ее поменять, а Буник тем временем научился открывать холодильник лапой. Он достал тогда банку с тушенкой «Кис-кис». И слопал-то всего полбанки, вполне свежей. Но потом чуть не умер, еле спасли в ветлечебнице, промывание желудка делали. С тех пор Маша предпочитала возиться с фаршем, но кота не травить. По цене получалось примерно то же.

После обеда Буонапарте повеселел, а Маша заторопилась, пора было собираться на выставку. В чем идти? Она так и оставалась в длинной юбке и блузке в горошек. Жарко, да и старомодно для вернисажа. Подумав, сняла с плечиков синенькое белорусское платье. И прохладно, и удобно, и вроде прилично.

Снимала через голову юбку, и тут из кармана что-то со звоном выпало. Ах, да! Та самая кованая завитушка. Конечно, не надо было ее забирать, все же археологическая находка, пусть и не очень старинная. Но почему ее к этой железной штуке так потянуло? Она очень похожа на вещь из ее сна — на ту, что вертел в щипцах у пылающей печи бородатый мужик в лаптях. Он ведь ей что-то похожее показывал в том сне. И еще какая-то завитушка была нарисована на листочке, выпавшем из иконы…

Надо же, глупости какие! Плохи дела, уже видения начались. То кузнец в лаптях снится, то шпионские планы в тайнике появляются, а теперь вот железки воровать у археологов начала. Надо все-таки Алеше сказать.

Трубку взяли сразу.

— Я уже сам тебе звонить собирался, — начал Алеша. — Зря ты уехала, Якуб как раз пришел к обеду. Сидим здесь впятером, так хорошо. Жалко, что тебя нет.

— Жалко, — согласилась Маша. — Но я скоро снова приду, постараюсь так, чтобы уже никуда не спешить, может, даже на весь день. Ты знаешь, я тебе не успела там сказать: у меня ведь кусок той железной штуки остался, которую археологи нашли. Она разломилась у меня в руках нечаянно.

— Какой железной штуки? Того креста, что купец поставил? Зачем же ты взяла? Это, во-первых, крест, а во-вторых, археологическая находка.

— Да это просто завитушка, маленькая совсем, ржавая! Это давно уже не крест, а железный обломок. Да это вообще отдельная от креста деталь! — Она снова вспомнила сон — как кузнец стучал по такой же завитушке молотком. — Понимаешь, какая история… — Маша хотела рассказать и о сне, и о кузнеце, и о листке в иконе, но понимала, что времени не хватит. Да и не телефонный разговор. — Я опаздываю, потом поговорим! — закончила она.

— Ладно, поговорим, когда приедешь. Приезжай!

Бунька уже катал железку по полу, ему она тоже понравилась. Маша отобрала у него завитушку, положила на стол, задумалась. Нет, пора бежать на выставку. Договорились встретиться в четыре, Аллочка обидится, если она опоздает.

Выставочный зал — новый, недавно построенный — недалеко от главного здания музея. Выставка, собственно, была не Генкина, а коллективная, но в числе прочих выставлялись три его картины. Не так уж и мало. Майские (Аллочка с Генкой) давно ждали эту выставку. Таня и Маша второй месяц слушали, какие были интриги в Союзе художников, как Генку едва не зарубили, однако его безусловный талант убедил членов комиссии. Конечно, выставка была важным событием в Генкиной жизни, да и в Аллочкиной тоже. Нужно было их непременно поддержать.

Когда Маша подошла к выставочному залу, Таня с Аллочкой уже ждали у входа. Генка, конечно, тусовался где-то там с художниками. Аллочка провела их, слава богу, без билетов. Денег у Маши снова осталось всего ничего.

Выставка разместилась в двух залах, в основном пейзажи и портреты. По большей части в духе импрессионизма — во всяком случае, Маша так их воспринимала. Конечно, возле картин Геннадия Майского они простояли долго. Все три оказались пейзажами: березовая рощица, сосновый лес (очень узнаваемый Красный бор под Смоленском) и просто тропинка в молодом лесу. «Наверно, в Пржевальском», — подумала Маша. Аллочка рассказывала, что Генка часто туда ездит. Тропинка Маше понравилась больше всего — ей нравилось, когда в картине есть движение, сюжет.