Ведьмы цвета мака - Екатерина Двигубская

Люба нехотя повиновалась. Неожиданно Иван получил толчок в бок, который он при всей своей неискушённости не мог расценить никак иначе, как отцовское дозволение скрасить одинокий путь дочери. Иван благодарно взглянул на Сергея Анатольевича, который превратился в большую мучнистую моль, с самым сосредоточенным видом изучающую розовую кофту.

Через три месяца молодые люди поженились и уехали в Сибирь. Иван не имел ни малейшего желания быть обвинённым в корысти, он женился на дочери декана, на факультете которого учился и где наверняка мог остаться работать, а, зная деятельный характер Сергея Анатольевича, любящего зятя, можно было с лёгкостью представить, сколько связей будет предоставлено в распоряжение молодого и талантливого учёного.

Единственным желанием Любы, таким страстным и совсем неожиданным для мужа, было иметь детей, и как можно больше. Все увещевания Ивана, что они молодые, живут на съёмных квартирах, плохо питаются, не имели никакого воздействия на неё, он всё время на работе, она целый день одна, без профессии, характер замкнутый, плохо сближающийся с людьми, да к тому же частые переезды совсем не способствуют обретению друзей. Люба много читала, была хорошей хозяйкой, но ей хотелось детей со всем максимализмом юности.

Она никак не могла забеременеть. Не раз Иван находил жену сидящей на кухне и вздрагивающей от слёз. Он пытался успокоить её, говоря, что им и вдвоём хорошо, но она не слушала и обвиняла Ивана в мужском эгоизме, что он, мол, боится, что она станет любить его меньше. Муж уносил её в комнату, служившую одновременно и спальней, и кабинетом, и столовой, и долго Люба, трясясь от холода, подсовывала ледяные ноги поближе к Ивану, продолжая упрекать его в мужской чёрствости.

Но прошло шесть лет, Любочка превратилась в красивую женщину — её лицо оформилось, потеряв детскую расплывчатость, взгляд стал более чётким, открытым, голос гуще, и она оказалась в благословенном положении будущей матери. Как она была радостна, она пылала новыми красками и трепетала от счастья! Сколько они сменили квартир, по скольким местам проехали по Сибири с её глухими лесами, могучей природой, но ничто не делало её такой счастливой. Она пела смешные пионерские песни, наверное, отец научил, и гладила себя по животу, а Иван, всерьёз задумавшись о будущем отцовстве, стал всё чаще мысленно возвращаться в Москву. Отца Любы давно сместили, в стране шумит перестройка, и, конечно, в столице будет безопаснее рожать. Ивана беспокоило, что жена так долго не могла забеременеть, значит, что-то не в порядке.

В общем, было решено вернуться в Москву.

— Москва! Москва! — ликовала Люба.

Молодые люди упаковали свой скарб и перебрались в столицу.

Как же поразился Иван, когда они с его заметно округлившейся женой переступили порог квартиры Любиных родителей! К ним навстречу кинулись два старика, хотя от силы им было около шестидесяти лет. Как горько раскаивался Иван в своём поступке, полном ребячливой гордости и эгоизма, — он увёз далеко в Сибирь единственного ребёнка родителей, чей старший сын погиб ещё в детстве от странной болезни — бледный, худой, он весь покрылся слоящимися корками, от боли перестал говорить, только мычал.

Родители стояли на пороге, аккуратные руки были сложены крестом на груди, как будто они причащались небесных таинств, заискивающие глаза разглядывали повзрослевшую Любу и не давали молодым людям пройти в комнаты. Вдруг Софья Владимировна опомнилась и начала бегать между ванной, столовой и кухней, раздавая детям маленькие полотенца и доводя до совершенства сервировку стола. Семейный обед для хозяйки дома был не просто традицией, а незыблемым обрядом, живым таинством, связующим поколения.

Расправившись с закуской — кусочками сайры, подаваемой вместе с помидорами и зелёным салатом, все как будто притихли и замерли. Каждый думал о своём, никто не хотел прерывать паузы. Тишину нарушил жирный, большой гусь, важно выплывший из кухни. Следом бежала Софья Владимировна и очень расстраивалась, что накапала жиром на белый манжет. Гуся разрезали на куски и разложили по тарелкам…

Когда хозяйка принесла цикорий, заменявший кофе (в это время с прилавков магазинов исчез заморский товар), она всё просила мужа не портить праздничный обед рассказами о том, как с ним грубо поступили, вышвырнув вон из университета, часть которого сдали в аренду мебельному салону.

Иван слушал и дивился — за годы, проведённые в Сибири, он не заметил, как изменилась страна. Москва теперь совсем чужая, озабоченная, по улицам шныряет подозрительный люд, тащит клетчатые тюки. Вернётся ли ещё столичная праздничность и осанистость, когда весной в клумбах росли тюльпаны, а на площадях били искрящиеся фонтаны?

Через три месяца после их приезда Люба родила. Все так ждали и спорили, какое первое слово скажет девочка, но Маша молчала и смотрела на мир мамиными синими, но очень грустными глазами. Ей было уже два с половиной года, а она всё ничего не говорила.

Люба не хотела верить в диагноз врачей и мучила Машу, отводя её всё к новым и новым специалистам, пока наконец Иван не устал от этих постоянных сборов, спешки, бесконечных разговоров и не уехал с дочерью к своей маме в деревню под Пущином. Когда они вернулись, Любу словно подменили, она не могла простить Ивану, что он её бросил. Его ежедневно обвиняли в том, что из-за него их девочка навсегда останется немой, ведь именно в эти две недели Люба договорилась с немецким светилом, случайно оказавшимся в Москве, что он осмотрит их дочь…

Иван перевёл глаза со стрелок пластмассового будильника, в центре которого вертелся Микки-Маус, он задорно болтал руками, показывая время — было уже два часа ночи. Иван купил будильник для Маши, когда она пошла в первый класс, но Люба не разрешила подарить его дочери.

Иван попытался сосредоточиться на работе, в течение трёх месяцев он прилагал огромные усилия, чтобы восстановить свой последний труд. Пока дело продвигалось медленно.

Владлен Петрович, являющийся ярым приверженцем утренних пробежек, сидел в дорогом ресторане, вычурная обстановка которого так и дышала хорошими манерами первого поколения хороших манер. Он был один за столом, и его глаза меланхолично осматривали блюдо с омарами. Около него шуршал официант с гадкой улыбкой, беспокоя Владлена Петровича старательной службой и отрывая его от раздумий.

Чуть поодаль расположился телохранитель Сергей, верный и преданный человек, не раз рисковавший ради Владлена собственной жизнью. Он с варварским аппетитом, достойным Александра Македонского, одержавшего победу над персами, отправлял в рот куски мяса и совсем не разделял меланхолии своего хозяина, с которым он был неразлучен с тех пор, как студенческий друг несчастно влюбился и добился на время предмета своего обожания, который так и не смог по-настоящему полюбить и оценить его. Женщина со свойственным ей коварством и вероломством бросила Владлена, и ему, чтобы забыть курносый профиль блондинки, ничего не оставалось, как заняться собственной карьерой. Он стал банкиром.

Сергей со всей энергией, заключённой в огромном мускулистом теле, осознавал необходимость хорошего питания. Полноценный обед — много сил для заботы о друге, поэтому на данный момент весь смысл Сергеевой жизни сводился к тарелке с бараньими отбивными и маленькими морковками. Вот уже пять минут Владлен Петрович с восхищением наблюдал за ним и невольно завидовал его аппетиту. Владлен никогда не мог понять, почему этот честный казах, отец троих детей и муж красавицы жены, живёт в другом городе, ежедневно рискует собой и не проявляет при этом ни малейшей злобы или недовольства. Сергей — молчаливый, достойный, в нём нет холуйских манер, которые Владлен ненавидит, но и в которых, как ни страшно себе признаться, так нуждается. Чем больше появлялось у него денег, тем сильнее он ощущал эфемерность своего положения. Что он производит на свет? Мысль, продукт, может быть, у него дружная большая семья, которую надо прокормить? Нет, ничего подобного. Ничего. Он — пустое место с хорошим образованием, хорошей головой, хорошим здоровьем. Ему давно не хотелось ходить на работу, решать бессмысленные вопросы, которые и без него отлично решались. Производство денег отлажено, хобби у него нет, оставалась только лесть, которая лилась на него из рога изобилия. Владлен Петрович давно привык к самым изощрённым похвалам, но только добрые слова немногих, действительно любящих и искренно восхищающихся им людей на время успокаивали сердце.