Сибирская Вандея - Георгий Лосьев

– Как? – удивленно вскинул брови инструктор Наробраза. – Неужели? Значит, Губин нашел все-таки пути к его мужественному сердцу!.. Хорошо. Очень хорошо! «Каков собой на взгляд?» Интеллигентный человек, офицер?

– Типичный казачина, солдафон! Представьте: разулся и дал мне в руки для просушки свои вонючие портянки… Это – мне-то!.. Привез письмо от Валентины Сергеевны Апраксиной: пишет, что истосковалась по культуре и цивилизации, собирается с Седовой Заимки перебраться по меньшей мере в Новониколаевск…

– Это уж как придется. Если разрешат… А вообще, я понимаю ее. Тоскливо, Анна Леопольдовна… До чего омерзели и мне все эти вонючие шематоны – соратники наши…

– Ужинать будете?

– После. Вместе с этими деятелями: надо соблюдать демократию, так велели доктор и свыше.

Рагозин-Галаган вошел в отведенную ему комнату и зажег лампу. Здесь уже томились ожиданием Иннокентий Седых и человек со шрамом. Иннокентий Харлампиевич поклонился Рагозину глубоким поясным поклоном, «прославленный полководец» вскочил с табуретки и по давней привычке хотел щелкнуть каблуками, но щелчка не получилось – забыл, что сидит в одних шерстяных крестьянских носках.

– Есаул Самсонов, Роман Ильич… Очень рад!

И выложил на стол просверленный рубль. Инструктор Наробраза покосился на монету, сделал легкий жест рукой:

– Не нужно, господа. Я знаю о вас… Только прошу еще пять минут подождать…

Рагозин прошел за ширму, несколько секунд постоял в раздумье, потом открыл ящик тумбочки, достал баночку с белым порошком и, отсыпав порцию на канцелярское перышко, втянул в ноздри… Сел на койку, запрокинув голову назад, посидел недвижимо, с закрытыми глазами. Чудесная сила кокаина сделала свое дело: Рагозин бодро вскочил с кровати, вышел к гостям – прямой, быстрый в движениях, с блестящими глазами.

– Еще раз здравствуйте, господа!.. Простите – очень устаю.

– Что вы?! – есаул угодливо подал стул, а в голове Рагозина мелькнуло: «Ого! Совсем, оказывается, ручной. Выходит, зря Андрей Иваныч говорил, что ни в грош никого не ставит…»

Седых продолжал стоять, склонив голову.

– Прошу садиться, господа! Итак, приступим к делу. О моих полномочиях вы, разумеется, информированы? Превосходно! Тогда начну с вас, господин есаул. Дядя Ваня приветствует ваше вступление на путь борьбы совместно с нашим комитетом, и мы теперь кое-что уточним. Впрочем, должен вас сразу огорчить: шеф ознакомился с предложенным вами планом прямого налета на город и… отверг план. Старик считает это авантюрой. Штабисты нашего центра поддержали его. Причины: вы, как человек военный, конечно, знаете, что всякое стихийное наступление заранее обречено на неудачу, если не обеспечен надежный тыл. У нас есть опыт Гражданской войны – вспомним Махно с его молниеносными налетами на города. Ни в одном городе Махно не удалось зацепиться прочно – не было тылового обеспечения. Иное дело – в деревне. Там у Нестора Ивановича были пущены крепчайшие корни, и они позволили ему долго держаться в своей хохлацкой республике… Помните, есаул?… Вот и для нас точкой опоры является только и только крестьянский тыл, не распропагандированные большевизмом рабочие массы и не инертные, как всегда, городские средние слои населения, а именно – крестьяне. Наша опора, надежда, наш символ веры. Правильно, Иннокентий Харлампиевич?

Седых погладил бороду, сказал значительно:

– Конечное дело… Мы – завсегда готовые…

– Да, Центр не сомневается, что крестьянство пойдет с нами. Так вот: мне приказано передать вам, что надо начинать с создания опорной базы вокруг города, с организации, так сказать, боевого плацдарма в окрестных деревнях. Сплачивать, сколачивать боевые дружины, прежде всего захватить власть в селах, особенно в волостных центрах, а потом уже – на город. Обложить и взять Камень, Барнаул, Новониколаевск, Томск… То же самое сейчас происходит в Акмолинске, в Петропавловске, Кокчетаве и многих других уездных городах… Вам ясно, господа?

– Пока солнце взойдет – роса очи выест! – злобно перебил есаул. – Какого там пса сколачивать! Я хоть через три дня могу выставить полк военного времени. Понимаете? Теперь вы – понимаете?! Полк! Говорю ответственно! А ворвемся в Новониколаевск – проведем быструю принудительную мобилизацию красноармейского полка, что стоит в военном городке…

– Сорок шестой?…

– Да! Весь полк сплошь из наших людей, и с офицерским составом, с командирами – у меня связь… Вот мое мнение.

– А если не выйдет, Роман Ильич? Если солдатня не пойдет с нами, тогда?… Заметьте: пока ваш отряд не утвердится в сознании крестьян как их собственное детище – он не будет популярен. Хуже того – крестьяне могут посчитать, что ваше сомнительное воинство стремится возродить рухнувший колчаковский режим, и тогда – пиши пропало всему задуманному! О том, как расправились восставшие крестьяне с полумиллионной армией адмирала, вам, вероятно, известно лучше, чем мне… Вот спросите, пожалуйста, нашего уважаемого господина Седых. Иннокентий Харлампиевич, может статься такое?

– Чевой-то? – не понял Седых.

– Проще говоря, сейчас, когда крестьяне хлебнули большевизма, пошли бы они за Колчаком? Допустим, появился бы снова?…

Седых громко расхохотался.

– Ну, скажете, господин!.. Я вам так отвечу: коммунисты – крестьянину не родня, одначе и Колчаки – не шаньга! Мало они с нас шкуру драли!.. Нет уж…

– Совершенно верно, Иннокентий Харлампиевич. Вспомним прошлое поглубже, оно ведь поучительно. Очень поучительно. Было время, когда за нашей армией, за нашей властью социалистов-революционеров, за бело-зеленым знаменем вся крестьянская масса шла, и Ленин писал, что если большевики не привлекут на свою сторону крестьян – золотые слова! – советской власти в Сибири навсегда крышка!.. Что ж последовало? Верховный правитель возомнил себя автократическим диктатором, ликвидировал все демократические институты, не брезговал пограбить село, рассорился с эсерами, этими единственными бескорыстными защитниками крестьянства, и – сгинул верховный правитель. Сгинула вся белая армия, созданная эсерами, организованная эсерами, профинансированная эсерами, но воспитанная монархистом Колчаком… Все пропало. Кстати: ваши политические убеждения, Роман Ильич?…

Самсонов взорвался:

– Какое вам дело до моих убеждений?!. У меня одно убеждение: бить совдеповских до последнего! И все тут…

– Не горячитесь, есаул. Бить – это разумеется. А под каким флагом бить? А? Царский, трехцветный? Попробуйте только! Вся Сибирь всколыхнется, и разнесут вас вместе с флагом!.. Георгиевское знамя? Его обаяние в простом народе утрачено благодаря неверной политике покойного адмирала. Красное знамя? Оно всю прелесть в глазах крестьян потеряло, в связи с большевистским грабежом, с комиссародержавием… Что молчите, есаул? Ага, вот в том-то и дело: армия без знамени – банда!

Есаул угрюмо отмалчивался.

– Мы хотим, – продолжал Рагозин, – поставить все наши силы под испытанное, хорошо известное крестьянству бело-зеленое знамя сибирского областничества, чисто крестьянское знамя! Тогда и ваша… часть, есаул, будет знаменосцем крестьянских интересов!.. Прошу принять к исполнению приказ штаба Центра. Свои боевые… дружины, Роман Ильич, вы пока обрекаете на безделье. Примерно до сентября, когда мужик уже покончит со всеми полевыми работами, запасет хлеба на зиму и станет бражку варить. Тут мы и начнем. А пока – безделье, Роман Ильич. Никаких «эксов», никаких нападений на потребиловки, ни одного убийства коммунистов!.. Надо создать впечатление, что отряды народных мстителей самораспустились. Пусть ваши люди рассыпятся, уйдут из лесов на заимки, притихнут, замолчат… Таким образом, мы усыпим бдительность Чека, распространим слух, что отряд Самсонова ушел совсем. Скажем, на север, в Обдорск какой-нибудь. А для вящего впечатления наши люди провернут на северных окраинах десятка полтора политических убийств… Так дезинформируем врага, направим чекистов в полярные закоулки, где попробуй поищи Самсонова!.. Из местных деревень уйдут коммунистические отряды. Деревни успокоятся, и эти самые ячейки тоже…