Сибирская Вандея - Георгий Лосьев

– Помню. Он ведь с вдовой поручика Ратиборского приехал?… Ну и что же с ними?

– Чека еще летом, во время мятежа, захватила Рагозина с одним дураком из повстанческого комитета, да обоих в тот же день и шлепнули.

– Черт! Неприятная история… Иркутяне обидятся, что мы не уберегли Рагозина!

– Да он и не Рагозин вовсе, а Галаган. Был в колчаковщину начальником милиции, скрыл от иркутян и от вас, а мы его разоблачили.

– Вот как?! Скрыл от организации, говорите?…

– Да. Жаль, времени у вас нет, а то я бы устроил вам рандеву с врачом Николаевым. Он у нас занимался этим самым Галаганом-Рагозиным…

– Та-ак. А что о вдовушке известно?

– Филатова задумываться начала. Отец у нее погиб. Я прихворнул тогда. Боевка сама распорядилась, и для акции капитанишку назначила. Филатову сейчас почтовики с милицией разыскивают, а капитана Губкомтруддез объявил дезертиром, – тоже ищут. Я сперва сам думал: что-то чекачами подстроено, а только нет – мать Филатовой приходила на телеграф, плакала, передала записку; в ней Филатова пишет, что подалась с любимым человеком в далекие края. Записку я проверил, ее почерк.

Гость возмутился:

– Черт знает что! Какая-то романтическая фантасмагория! Да, ничего доброго и по вашей губернии мы в Центр сообщить не можем…

Помолчав, томич поднялся.

– Куда вы? Переночуйте. У меня спокойно.

Гость отрицательно покачал головой.

– Нет уж… благодарствую. Переночую на вокзале, а может быть, уговорю железнодорожников с какой-либо бригадой меня отправить. Я ведь член Томского Совдепа.

– Вот это работа! – с завистью сказал старик, приоткрыв дверь коридора: – Савелий! Проводи…

Во дворе хромой предупредил гостя:

– Погодьте на крылечке… Собак запру. – Возвратясь, в кромешной тьме проговорил: – Ступайте за мной. Держитесь за опояску, не споткнитесь. Через соседские дворы пойдем.

– А там нет собак?

– На прошлой неделе всех соседских псов я стрихнином накормил. Сюда, сюда. Здесь ямка, не оступитесь…

Савелий возвращался на свой двор другим, еще более кружным путем. Услышав злобное рычание и тоскливое подскуливание, вспомнил про своих закрытых собак. Надо выпустить.

Но у собачьей будки кто-то тихо сказал:

– Не тронь псов, хромой черт! Шагай в дом да молчи!

В грудь Кузьмича уперся холодный ствол нагана:

– Молчи, гад!

– Не сумлевайтесь… Что делать-то?

– Веди в дом.

Савелий нерешительно открыл дверь в кухню.

– Проводил? – спросил «царь Иван», да так и застыл с открытым ртом.

Из-за спины хромого вышел Лысов с наганом.

– Спокойно, папаша, не волнуйтесь! Поднимите руки, пожалуйста…

Гошка был изысканно вежлив, но тут один из красноармейцев, передав винтовку другому, сказал:

– Дозвольте мне, товарищ комиссар, я тоже привычный. – И скомандовал старику: – Становитесь мордой к стенке! Рук не отпущай! Ага – ружье носишь!

– Посади его на табурет, – начал было Гошка, но в этот момент дверь отворилась, и в комнату вошли Новицкий, Митя Матвеев и Юлия.

– Со свиданьицем, Гошенька, – подмигнул Матвеев.

– Без происшествий, Лысов? – спросил Новицкий. – Понимаешь, Ломбак перепутал, – тебе мой ордер попал. На этот дом – ордер мой.

– Не все ли равно? – пожал плечами Лысов.

– Нет, не все равно! Гражданин Владиславский? – Новицкий посмотрел на старика. – Бывший начальник почтово-телеграфной конторы Иван Адольфович Владиславский? Он же Грозный царь Иван Четвертый, он же талантливый автор листовок за подписью «Дядя Ваня»?… Разрешите представиться: вампред Губчека Новицкий. – Он галантно поклонился и кухарке. – Бонжур! Если не ошибаюсь, госпожа Апраксина? Присядьте, пожалуйста, Лысов! Стульчик!

– Обыскивать будем? – справился Гошка.

– После, когда рассветает. Где ход, Филатова?

Юлия Михайловна указала на кухонный шкаф.

– Отодвиньте.

Перед изумленным взором Лысова шкаф легко откатился в сторону, открылась в стене дверца, и Юлия Михайловна спустилась по трапику в подпол, потом снова показалась. В руках у нее была железная шкатулка.

Подобрали ключи из связки, изъятой у Дядя Вани, достали из шкатулки пять браунингов и кожаный мешочек.

– Патроны! – обрадовался Гошка, вечно испытывавший недостаток в боевых припасах.

Но из мешочка посыпались не патроны, а сверленые рубли с ликом царей Романовых – первого и последнего.

– Вот где они, родименькие, прячутся! – возликовал Матвеев. – Ах вы, милые, дорогие, мои царята!

Старичок, глядя на это ликование, вдруг запрыгал на своей табуретке, как на насесте, захлопал себя по бокам сухонькими ручками и визгливо запел петухом…

– Ну, зачем?… – поморщился Новицкий. – Безвкусица же!.. Вы же умный человек… Кто поверит?…

Тогда «Иван Грозный», оценив обстановку должным образом, обратился к Юлии Михайловне:

– Это ты, Юлочка, за папашу своего? Или… за что?

Юлия Михайловна не ответила.

– Понятно, деточка… Ты же – рабочий человек. Я в корень не заглянул…

– Ну, разбирайте свое барахло, граждане арестованные, – скомандовал Матвеев, сваливая посреди кухни охапку теплой одежды. – Поедем. Уже светает.