Украденная память - Кевин Сэндс

Пальцы коснулись одного из флаконов.

Да. Это оно.

Пёс больше не пятился. Теперь он смотрел прямо на меня. Я видел его челюсти, сжимающие сапожок Крохи. Если б не густая овчина, клыки давно бы уже разорвали кожу. Девочка тянула ко мне руки, словно умоляя не бросать её. Я и не собирался, и, казалось, пёс это понял. За его яростью я видел отчаяние, и мне стало страшно. Неимоверно страшно.

Я выхватил из пояса флакон.

Пёс выпустил сапог девочки, а я выдернул пробку. Зверь сделал шаг в сторону и рыкнул на меня; потом подался вперёд, а я сыпанул на ладонь красного порошка из флакона.

Салли ринулась к Крохе.

Пёс изготовился к прыжку, но я успел раньше: швырнул порошок прямо ему в морду.

Салли, метнувшись вперёд, схватила Кроху за руки и оттащила в сторону. Сапожки девочки прочертили борозду в снегу.

Пёс не обращал на них внимания – он кинулся на меня, целя в горло. Мы столкнулись и повалились в снег. Я сунул локоть ему под челюсть, чтобы избежать укуса жутких зубов.

Пёс вдруг скатился с меня. Всхрапнул. Щёлкнул челюстями, схватив лишь воздух. Чихнул и издал звук, похожий на хриплый кашель. Встряхнул головой, взвизгнул, заморгал и принялся тереть лапами морду. Визг превратился в вой. Я отступил, и собака тоже подалась назад, раз за разом окуная морду в снег. На снегу оставались красноватые пятна – следы моего порошка, который пёс отчаянно пытался стереть, чтобы избавиться от мучений.

Яростно взвыв в последний раз, он повернулся и с визгом исчез среди сугробов.

Всё ещё дрожа, я оглянулся на девушек. Кроха вырвалась из рук Салли и влезла на дерево. В процессе она потеряла сапог и теперь стояла на ветке одной обутой ногой и одной – в чулке, облепленном снегом. Салли привалилась к стволу, тяжело дыша и держась за грудь.

– Ты как? – поинтересовалась она.

Я не знал толком, что ответить, и ощупал себя. Кажется, собачьи зубы меня не достали. Салли подняла с земли сапог Крохи и протянула ей. Та взяла его, отряхивая чулок.

– Что это был за порошок? – спросила Салли.

– Острый перец, – сказал я. – Сушёный и размолотый. Хорош для желудка. И чтобы отбиваться от собак – тоже. Ей больно, но через пару часов всё пройдёт.

Я не знал, правильно ли поступил. Я не стал использовать купоросное масло – это было слишком жестоко. А собака ведь напала на Кроху лишь потому, что была голодна. Но она останется в лесу и, значит, может наброситься на кого-то ещё… Я подумал об Эмме Лизл. И я не мог выбросить из головы картинку собаки, тащившей Кроху по снегу. Возможно, та же судьба постигла и Эмму…

Разве ты видел там следы собак? – спросил Голос.

Шёл снег, – ответил я. – Следы замело, вот мы и не нашли их.

Ты всерьёз в это веришь? Или просто хочешь верить?

Я старался не думать о своём сне. Обо всех этих детях…

– Кристофер? – сказала Салли.

Мне стало неловко. Я стоял прямо перед девушкой и беседовал с голосом в собственной голове. Но Салли, похоже, ничего не заметила. У неё на уме было другое.

– Ты знал, – проговорила она.

– Знал что?

– Про этот порошок. Ты… – Салли осеклась и вскинула руку: – Ты слышал?

Побелевшими пальцами девушка вцепилась в ствол. Кроха застыла на ветке у нас над головами, так и не надев второй сапог. Я замер и прислушался.

Лай.

У меня свело живот. Собаки не живут поодиночке. Я забыл об остальной стае!

Всё моё существо кричало: «Бежать!» Я глянул на флакон в руке. На собаку я истратил почти половину порошка. Если явится целая стая…

Кроха правильно поступила, забравшись на дерево. Там мы будем в безопасности, но они могут взять нас в осаду. Голодные собаки слишком долго искали лёгкую добычу. Мы замёрзнем до того, как они уйдут…

Лай становился всё громче.

– Что будем делать? – спросила Салли.

И тут я внезапно услышал другой звук. Вопль. Там человек?

– Том! – ахнула Салли. – Это Том, Кристофер! Собаки гонятся за ним.

Том… Мой лучший друг, о котором я ничего не знал. Мне вспомнились слова Салли: «Он не спит, даже не ест, просто всю ночь сидит в гостиной и смотрит на дверь всякий раз, как она открывается, надеясь, что это ты».

– Пригляди за Крохой! – крикнул я Салли.

А потом бросился туда, откуда доносились лай и вой собак.

Я бежал, подныривая под низкие ветки; снег хрустел под сапогами. Внутренности скручивались в тугой комок, когда я слышал лай собачьей стаи. Мне хватит перца только на одного зверя. А что с остальными? Что мне делать?..

Лай становился всё громче – они приближались. Собаки гавкали, взвизгивали и рычали, стремясь добраться до своей жертвы и отчасти играя с ней.

Раздался крик:

– Отвалите от меня! Вон! Пошли вон!

Я ускорил бег, петляя между деревьями.

– Не троньте меня! – крикнул мальчик.

Он пытался храбриться, но голос дрожал, в нём слышались отчаяние и страх. И когда я наконец увидел, что происходит, то не стал его винить. Мальчик стоял на поляне среди деревьев. Восемь собак окружали его, завывая – то отступая, то приближаясь. Их челюсти щёлкали у самого его лица; острые зубы хватали его за пятки. Достаточно одного осмелевшего зверя, чтобы повалить мальчика на землю…

Я называл его «мальчиком», поскольку Салли сказала, что Тому четырнадцать, как и мне, но хотя его лицо казалось невинным, в остальном он казался уже далеко не мальчишкой. Том был настоящим гигантом, и я вспомнил свой сон. Великан отбивает тысячи стрел… викинг возвращается из древних легенд…

Том был шести с лишком футов ростом и возвышался над воющими собаками как гора. В руках он держал шпагу – поистине потрясающую. Трёхфутовый клинок с обеих сторон украшали золотые надписи. Золотая крестовина. И золотой же проволокой обмотана рукоять – достаточно широкая для двуручного хвата. В навершии сверкал прекрасный лунный камень, словно бы источающий бело-голубой свет.

Том вскинул оружие. Собаки зарычали, пытаясь зайти ему за спину. Том повернулся, стараясь не дать им ухватить себя за лодыжку. Если собаки свалят его с ног – ему конец.

– Пошли вон! – крикнул Том, подавшись вперёд.

Ближайшая собака отскочила, увёртываясь от клинка, но голод не давал стае оставить жертву в покое. Собаки приближались, сужая кольцо. Они были так увлечены, что не замечали меня за деревьями.

Что они сделают, если я подбегу? Может, испугаются, поняв, что человек не один? Или, напротив, обрадуются, когда еды станет больше? Нужно было отвлечь их – но как?