Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек

Ведь глупцы – они потому и названы глупцами, что в головах у них ветер свищет, ибо справиться с глупцами будет легче легкого.

Шахзаде Мурад радостно улыбался этим мыслям и гладил янтарную рукоять кинжала. И не было в этот миг человека счастливей его.

* * *

Этим ясным солнечным утром у шахзаде были все причины гордиться собой. Мурад отбился от надоеды-евнуха, ловко улизнул от собственной стражи (он и правда гордился маневром, в точности описанным старым наставником-янычаром) и теперь сидел в углу сада, наслаждаясь пахлавой, украденной из Матбах-и-Амире, дворцовой кухни. Шестьдесят поваров и двести их помощников сидели на той кухне – и ни один не сумел помешать шахзаде!

Жаль, что Тургай чересчур правильный и отказывается участвовать в забавах шахзаде. Это его отец с дядей так подучили. А у Мурада сил не хватает всерьез обидеться на лучшего друга, вежливо, но непреклонно отвергающего шалость за шалостью. Тургай скучный до зубовного скрежета, но лучший боец изо всех малявок, встреченных Мурадом.

Все произошло слишком быстро – быстрее, чем ум человеческий может себе вообразить. Вот Мурад подносит пахлаву к губам – и вот уже первый кинжал летит ему прямо в лицо.

Тренировки, несомненно, сыграли свою роль: Мурад опрокинулся, и лезвие пронеслось над его головой, с глухим стуком вонзившись в дерево. От второго лезвия шахзаде увернулся в перекате и спрятался за дерево. Оттуда он куда лучше мог рассмотреть непотребство, в котором нежданно-негаданно оказался увязшим по самое горло.

Заговорщиков было пятеро… нет, вроде бы шестеро! Одеты они были в темные одеяния, тенями расплывавшиеся среди деревьев и кустов сада, передвигались быстро и явно знали местность. Все они закрывали свои порочные лица масками, кроме предводителя, и у Мурада бешено заколотилось сердце, когда взгляд случайно упал на лицо этого человека. Он уже видел этого безумца, видел, когда тот убивал султана Османа, да будет шайтан поджаривать в аду вечно этого предателя, преступившего клятвы!

Челик. Внук Йемишчи Хасан-паши.

Предводитель огляделся, затем тонким, высоким голосом промолвил, почти пропел:

– Эй, мальчик, выходи! Если выйдешь, мы закончим все быстро.

Мурад на четвереньках начал пятиться вглубь сада, стараясь двигаться как можно более незаметно. А вослед ему неслось:

– Ну же, покажись, проклятое Ахмедово семя!

Почему никто не убил этого Челика, да покарает его Аллах, да не вкушать ему рая с правоверными? Что вообще Челик делает в садах Топкапы, кто пустил его сюда?

Под коленом предательски хрустнула сухая ветка. Кто-то крикнул:

– Господин, он здесь!

– Сам вижу! – отрезал предводитель, направляясь к Мураду, и мальчика прошиб холодный пот.

Сейчас Мурад даже пальцем не мог пошевелить в свою защиту, и виной тому была ненависть – безумная, глубокая и всепоглощающая ненависть, плещущаяся в глазах Челика, внука Йемишчи Хасан-паши. Словно и не человеком уже был этот Челик, а иблисом, явившимся из преисподней, дабы сожрать печень шахзаде Мурада.

– Ты зря не вышел сам, порченая кровь, Ахмедово семя, – прошептал предводитель, глядя в расширившиеся от ужаса глаза мальчика. – Тогда я в милости своей убил бы тебя почти мгновенно, почти безболезненно. Теперь же…

Что-то свистнуло в воздухе, и широкоплечий заговорщик, стоящий за левым плечом Челика, нелепо покачнулся, взмахнул руками и упал навзничь. В тот же миг у другого из груди вынырнуло окровавленное лезвие и он лишь вздрогнул, без стона оседая наземь. Сильная рука сорвала повязку, закрывавшую ему лицо, и бросила рядом с телом.

Темная ткань быстро намокала, становясь цвета осенней земли.

– Хоть умрите как мужчины, раз не могли как мужчины прожить, – произнес очень знакомый голос. – Нападать на ребенка недостойно ни для мужчины, ни для мусульманина.

Словно в безумном сне Мурад наблюдал, как дядя Доган, отец Тургая, танцует пляску смерти среди кустов. Доган парировал чужие удары и бил сам, скупо и расчетливо, уворачиваясь от чужих сабель, иногда пропуская их на волосок от собственной кожи. Пару раз вражеские клинки почти дотягивались до него, разрезали одежду, но он не обращал на это ни малейшего внимания. Вот кто воистину был великолепен в бою! Понятное дело, у кого Тургай перенял навыки.

Мурад даже готов был простить Догану, что тот назвал его ребенком.

Вскорости все было закончено. Ну, почти. На ногах остались лишь Доган и Челик.

– Ты! – прошипел Челик. – Ты!

Глаза его сузились от ненависти.

– А, – промолвил Доган, отслеживая каждое движение противника, – вот как низко ты пал, несчастный.

В голосе его звучала искренняя печаль, но на самом-то деле разговаривать в бою нельзя вообще, это Мурад усвоил давно, еще с первых же дней обучения. И сейчас он в осознании воинского искусства продвинулся достаточно далеко, чтобы понять: оба бойца слишком изнурены короткой, но безжалостной схваткой, они ищут хотя бы несколько мгновений, чтобы передохнуть.

Не вмешаться ли Мураду в эту схватку? Оружие у него есть… А то этот нежданный и, прямо скажем, незваный спаситель так и будет считать его не шахзаде, но ребенком!

Но он ничего не успел.

– Молчи, ты, безродный пес! – взревел Челик, кидаясь в атаку. Доган отбил удар, нанес ответный…

Противники кружили по траве, гибкие стебли клонились под их ногами. Внезапно Челик, прервав поединок, развернулся и бросился к Мураду: прикончить юного шахзаде убийце было важнее, чем уцелеть самому. Но уже немного пришедший в себя Мурад отскочил, а Челик вдруг содрогнулся всем телом, и изо рта его толчком выплеснулась алая кровь.

– Порченое… – выдохнул он, ноги его подкосились, и он рухнул на колени. – Порченое семя…

Следующий удар разрубил Челика от плеча до пояса, и груда мяса и костей, в которые мгновенно превратилось только что живое, стремительное и опасное человеческое тело, грузно стекла по клинку на траву.

– Шахзаде! – Доган быстро отер саблю, вбросил ее в ножны и подбежал к трясущемуся мальчишке. – Ты цел, шахзаде?

– Да, да. Это ведь убийца Османа, да? Я видел его. – Мурада трясло, руки дрожали, а губы никак не могли выговорить нужные слова. – Я его видел. Он убил султана Османа.

– Видел? – Доган нахмурился. – Где? Когда?

Но Мурад уже опомнился, надменно тряхнул головой:

– Это неважно. Сейчас важнее разузнать, кто подослал подлых заговорщиков. Я благодарен тебе и непременно вспомню об этом в свой срок…

Глупые, никчемушные слова легко слетали с губ. Доган поклонился, ровным голосом ответил, что служить шахзаде и есть наивысшая награда, а Мурад еще раз пообещал не забыть верной службы. Никто не мог догадаться, как стыдится сейчас шахзаде самого себя и как отчаянно жаждет услышать внутренний голос, говорящий, что он самый лучший, самый мудрый, самый великий…