Кёсем-султан. Заговор - Ширин Мелек

Давно это было. И Хадидже тогда звали Кюджюкбиркус, певчей пташкой, и Ахмеда – Гиацинтом, юношей-цветком… Зачем теперь вспоминать прошлое? Кому оно нужно?

Но вот же стоит в хрустальной вазе букет гиацинтов!

– Ты пришла, госпожа, – это не было вопросом. Просто вежливая фраза, призванная обозначить, что Ахмед услышал, как прошелестели занавеси. Ничего другого он услышать не мог: когда надо, Хадидже, перчатка своей Богини, все еще умела передвигаться неслышно.

Ну да, пришла. Странное какое-то приветствие. И уважения к ней, Хадидже-хатун, султанской вдове, Ахмед как-то не спешил выказывать: не вставал, не кланялся… Словно разом позабыл все правила приличия!

Хотя в его положении это как раз не странно.

Кёсем-султан послала с фавориткой своей евнухов, охранявших ее собственные покои, – для помощи и поддержки. Но им Хадидже велела остаться снаружи. Случись Ахмеду совсем помутиться рассудком и броситься на Хадидже, они услышат шум и вмешаются, но до этого времени Хадидже уж как-нибудь да продержится, не совсем беззащитная пташка, есть и когти, и острый клюв, и верная шкатулка с ядами тоже при себе!

– Зачем ты это сделал… Гиацинт?

Последнее слово Хадидже произносить вовсе не желала, но кто-то – вероятно, Богиня, снизошедшая до своей глупой перчатки, – вложил его в уста, ввернул на язык. Сработало: евнух, достойный похвалы, оторвался от созерцания букета, перевел взгляд на Хадидже – и у той дух захватило от нестерпимой горечи, светившейся в этих темных глазах. Словно все яды мира одновременно уже подлили в питье Ахмеда и он неимоверно долго корчился в агонии, ведь, как известно, некоторые яды служат противоядием от иных прочих, а теперь явилась к нему наконец спасительная смерть. И сквозь горечь проглядывает в глазах Ахмеда неимоверное спокойствие, спокойствие уже не от мира сего, но свойственное Шиве, Разрушителю миров, о котором и ведать никто не ведает в этой стране, где правоверные чтят Аллаха. Разве что некоторые суфии и дервиши пронзают сквозь тонкую завесу мироздания… но речи их туманны, а простой люд подобное выслушивает с неохотой, черни подавай либо байки о Карагёзе и Хадживате, либо уже пророчества о конце света. И чтоб с огненной ямой от моря до моря, Азраилом с мечом огненным и трубным гласом, от которого рушатся стены городов, – никак иначе?

Откуда же эта смертная тень, смертное спокойствие явились в глаза простого евнуха? Почему застыли там?

Воистину, султанский дворец превращает в безумцев достойнейших из достойных, подливает ядовитый дурман в самые яркие светочи разума!

– Зачем ты сделал это, Гиацинт? Почему провел заговорщиков во дворец?

– Чтобы ты пришла, госпожа. Чтобы ты наконец пришла. Как иначе я сумел бы вновь обратить на себя твое внимание?

Ответ, достойный безумца. Зато кристально честный – эта честность стыла в глазах Ахмеда, сияла нестерпимо, как снег на вершинах Гималайских гор.

Хадидже зажгла принесенную с собой масляную лампу, огляделась – и застыла. Глаза ее распахнулись широко, стремясь охватить как можно больше, напитать разум истиной, пусть даже истина эта смеется глумливо прямо тебе в лицо. Истина всегда уродлива, это Хадидже знала, еще когда была плясуньей Шветстри, но уродство – не повод отворачиваться. Поговори с уродом, шептал ей как-то папа-Ритт, поговори с уродом ласково, он знает столько, сколько не снилось и сотне мудрецов-брахманов, денно и нощно изучавших Веды, он мужественней кшатриев и пронырливей шудр. Поговори с уродом, пойми урода – вот тебе урок на всю жизнь.

Истина уродлива, как уродлива сама жизнь. И прекрасна точно так же. Просто красота эта открывается не каждому глазу.

Поговори с уродом. Поговори с евнухом. Осмотрись – и истина откроется тебе. Но будь осторожна, юная плясунья Шветстри, юная султанская вдова Хадидже-хатун. Будь осторожна, ибо, помимо прочего, истина еще и жестока.

Комнаты Ахмеда были убраны просто – слишком просто для его статуса. Но повсюду, на всех стенах, висели хадисы из Корана, посвященные Хадидже. «Много мужчин достигло совершенства, из женщин стали совершенными только Марьям, дочь ‘Имрана, Асия, жена фараона, Хадиджа, дочь Хувайлида, Фатима, дочь Мухаммада», «О Посланник Аллаха, Хадиджа идет и несет посуду, полную яств и питья. Когда она подойдет к тебе, приветствуй ее от имени ее Господа и от меня и порадуй ее благой вестью о том, что в Раю для нее уготован дом из золотого камыша, в котором нет ни шума, ни трудностей», «Клянусь Аллахом, не заменил Он мне ее другой женой, которая была бы лучше ее: она уверовала, когда другие не веровали; верила мне, когда другие считали меня лжецом; обеспечивала меня из своего имущества, когда остальные лишили меня его; и Аллах наделил меня детьми от нее, а не от других женщин…» Повсюду, буквально повсюду истории о Хадидже, написанные изысканнейшим почерком!

Безумие. Совершенное, абсолютное безумие.

– У тебя же были другие… – одними губами произнесла Хадидже. Гиацинт понял, равнодушно пожал плечами:

– У меня не было тебя.

– А если бы я не пришла?

– То я бы проиграл. Но ты пришла, госпожа Хадидже. Ты пришла.

Хадидже задумчиво вертела в руках засушенный цветок.

– Ты ведь знаешь, зачем я пришла?

– Конечно, моя госпожа. Я доволен тем, что ты получила мое послание и расшифровала его правильно. Хотя ничего иного от тебя я и не ждал. Но ты пришла – и я доволен. Не волнуйся, мне и в голову не придет сопротивляться тебе.

– С твоей стороны было… дерзко посылать мне этот намек. – Хадидже осторожно положила цветок на стол.

– Да, госпожа. Я виноват и за это прошу прощения.

Раскаяния в голосе Ахмеда не слышалось, равно как и прочих чувств. Но шестым чувством, дарованным Богиней глупой перчатке, потаенным нутром своим Хадидже ощущала – евнух говорит правду. Он рад, безумно рад, что убивать его пришла именно Хадидже. Он хотел увидеть ее – и теперь мечта безумца сбылась. Больше ему ничего не нужно.

Почему, ну почему Хадидже не обращала внимания на этого человечка, став султанской вдовой? Ведь всего-то и надо было – зайти как-нибудь, улыбнуться, зазвать к себе… И не было бы у нее человека преданней, чем смотритель западных покоев Ахмед, бывший ученик Гиацинт, покоренный и покорный, сошедший с ума в тиши собственных покоев от страстей, бушующих в его не слишком-то широкой груди!

Но Хадидже не заходила к нему и не звала к себе. Она забыла о евнухе, как забывала о многих, повстречавшихся на ее пути. Какая разница, что чувствует какой-то там случайный евнух? Тем более что он казался вполне довольным…

– Я думала, что ты доволен своей судьбой.

– Я тоже так думал, госпожа.

– Выходит, мы оба ошиблись, – растянула Хадидже губы в безрадостной улыбке.

Ахмед серьезно кивнул:

– Выходит, что так.

Хадидже думала, что понимает, и одновременно не могла понять. Жизнь, карьера, положение в гареме – все это не имело для сидевшего перед ней человека никакой ценности. Он отбросил собственную судьбу, как отбрасывают старый халат, как змеи сбрасывают кожу по весне. Но судьба не прощает подобного от людей. Ахмед это знал.