На ловца и зверь бежит - Марина Серова

Дождь капал на ветровое стекло, оставляя мутные разводы, с которыми усиленно боролись «дворники». С внутренней стороны стекло запотело, и я включила печку, но непрогретый двигатель еще не набрал нужной температуры, и только когда я подъехала к дому, он дошел до кондиции.

* * *

Войдя в квартиру, я первым делом сбросила свои парадные тряпки, приняла душ и уже в здравом уме и трезвой памяти села за стол и, аккуратно вынув из сумки рюмку, начала процедуру снятия отпечатков. На рюмке оказался всего один четкий отпечаток среднего пальца, остальные были смазаны, но и этого мне было достаточно, чтобы провести сравнительный анализ. Я достала из конверта квадратик слюды с отпечатком среднего пальца, снятого с хрустальной пепельницы, и совместила его с отпечатком пальца Лысенко…

Моя гипотеза не подтвердилась, даже неспециалист мог бы определить, что это были отпечатки пальцев разных людей.

Значит, не Лысенко.

Это обстоятельство навело меня на мысль о двух подозрительных субъектах, которые мне попались навстречу, когда я поднималась в квартиру Ларионова. Скорее всего из нее-то они и вышли. Значит ли это, что они убили Ларионова? Есть, конечно, вероятность, но… Когда я увидела Ларионова, лежащего на полу, он был мертв уже несколько часов, об этом свидетельствовали запекшаяся кровь и степень трупного окоченения. Маловероятно, что эти типы провели в его квартире три-четыре часа; за час там можно произвести самый тщательный обыск. Но все же их нельзя сбрасывать со счетов, пока я не смогу убедить себя в обратном.

Подводя итоги дня, я отметила, что, кроме этих двоих, у меня нет ни одного подозреваемого в убийстве Ларионова, хотя нельзя сказать, что день прошел впустую.

Большой уверенности, что документы у Лысенко, у меня не было, за это говорили по крайней мере два обстоятельства: странная политика Лысенко по отношению к Синчуговой, выражавшаяся в том, что он отказывался привести доказательства наличия бумаг у него, и второе, заключавшееся в том, что, как я теперь знала, Ларионова убил не он. Да и окажись они действительно у Лысенко, шантажировать он стал бы не Синчугову, а того, кто за эти бумаги мог отвалить солидные деньги.

В общем, простор для размышлений имеется. Однако утро вечера мудренее.

Я решила почитать на сон грядущий и, подойдя к стеллажу, достала «Расколотое „Я“» Лэйнга. После того как я сегодня поприсутствовала на спектакле, в котором одни и те же персонажи были и зрителями, и актерами, было полезно заняться психологическими штудиями, так сказать, от практики перейти к теории.

Я устроилась на своей антикварной кровати и только начала углубляться в содержание книги, как раздался телефонный звонок. Вставать не хотелось, и я положилась на автоответчик, который заговорил голосом Эрика. Я вскочила, метнулась к телефону и, сорвав трубку, услышала свое сердце колотящимся в горле.

Из тягучего сонного забытья меня вывел нетерпеливый звонок в дверь. Быстро набросив халат и по пути взглянув в зеркало, откуда на меня смотрело мое всклокоченное, заспанное отражение, я, лихорадочно пригладив волосы и кое-как заправив за уши непокорные пряди, прошлепала в прихожую. Я посмотрела в «глазок». После недавнего покушения, когда я едва успела отпрянуть от пистолетного выстрела через «глазок», я установила «глазок» с системой призм, которые позволяли видеть того, кто находился за дверью, и в то же время делали невозможным выстрел через дверь.

Незнакомый тип испытывал на прочность кнопку звонка и мое терпение. Обычно так выглядят менты в гражданском, но их всегда выдает слишком сосредоточенное выражение лица. Возможно, если бы они смогли более объективно оценивать себя, без присущей их роду спесивой самоуверенности, они бы сами весело загоготали, увидев свое одеревенелое отражение в зеркале.

Если бы не эта «каинова печать», стоявшего за дверью трудно было бы выделить из общей толпы. Темная фетровая шляпа, сильно надвинутая на лоб, осеняла его проницательный взор, острый подбородок озадаченно вытянутого лица почти упирался в грудь, в распахнутом вороте темно-коричневого плаща белела рубашка, серый галстук полудохлой змеей висел на его тощей шее. Я вздернула цепочку и только после этого приоткрыла дверь, не выглядывая в проем.

— Перестаньте, наконец, названивать! Кто вы такой и что вам нужно? — В моем тоне, несмотря на все мое старание, не прозвучало любезности, с которой я обычно встречаю посетителей.

— Откройте, милиция, — проблеял субъект.

— Видите «глазок»? Если вам не трудно, поднесите к нему ваше удостоверение в развернутом виде, — с некоторым ехидством ответила я.

Субъект выполнил мою просьбу, и только после того, как в его ксиве я разобрала, как его зовут и каковы его должность и звание, я спросила:

— Что вам угодно, товарищ старший лейтенант?

— Мне нужно с вами поговорить.

— По какому вопросу?

— По поводу убийства, — внушительно произнес старший лейтенант.

— Вы что, первый год работаете? Пришлите мне повестку, и я приду.

— Дело в том, что вопрос не терпит отлагательств, — в его голосе появились извинительные нотки.

— Ну ладно, — в свою очередь смягчилась я, — подождите минутку.

Я закрыла дверь и подошла к телефону. Набрав знакомый номер и услышав басовитый ответ: «Подполковник Красов слушает», — я поздоровалась и представилась.

— А, Таня, как поживаешь?

С подполковником нас связывали давние отношения по работе. Это был один из немногих людей в органах, у которого была не только голова на плечах, но и чувство такта и элементарная порядочность.

— Спасибо, Евгений Петрович, все в порядке. Скажите мне только, у вас работает некий старший лейтенант Григорьев Владимир Владимирович?

— Да, а в чем дело, ты с ним знакома?

— Дело в том, что он стоит у меня за дверью и хочет со мной поговорить по поводу убийства. Вы посылали его ко мне?

— Я — нет, но я сейчас уточню.

Он положил трубку, и через минуту я вновь услышала его бас:

— Все в порядке, Таня, мой зам его отправил, ты уж прими его, хорошо? Дело действительно срочное.

— Хорошо, Евгений Петрович, только ради вас, — пошутила я и повесила трубку.

Я впустила незадачливого лейтенанта, предложила ему присесть и, извинившись, пошла привести себя в порядок. Когда я вернулась, он сидел в кресле и листал журнал «ГЕО».

— Я вас слушаю внимательно, но делаю я это только из уважения к Евгению Петровичу.

Сконфуженный от сознания собственной незначительности и в то же время приободренный заступничеством своего шефа, Григорьев начал разговор.

— Татьяна Александровна, вы знаете Ларионова Виктора Давыдовича?

— Лично я с ним незнакома.

— Но вчера вы интересовались его адресом.