Дар любви - Кара Уилсон

Но когда Улла добралась до кровати, усталость взяла свое. Она уснула, как только голова коснулась подушки. И слава богу! — мелькнула мысль. Только на несколько минут. Чтобы прийти в себя…

Но несколько минут превратились в четыре часа. Хотя было еще темно, часы на тумбочке показывали шесть. И в доме царила зловещая тишина.

Ею овладела паника. Хельга умерла. Задохнулась во сне!..

Еле дыша от ужаса, Улла соскочила с кровати и побежала в детскую. Кроватка была пуста, а в кресле-качалке у окна спал Поль. Его продолговатая тень падала на стену.

Рубашка выбилась из-под резинки хлопковых спортивных брюк. Ноги Поля были раздвинуты, но руки крепко держали Хельгу, прижимая ее к груди.

Улла застыла в дверях как вкопанная, пораженная контрастом нежной детской кожи со смуглой грудью взрослого мужчины. Девочка была маленькой, беспомощной и очаровательной.

А он? Во сне Поль казался юным и беззащитным; на подбородке пробивалась щетина, волосы падали на лоб, а ресницы лежали на щеках, как черные полумесяцы. Его грудь мерно вздымалась и опускалась при каждом вздохе.

Улла наслаждалась этой картиной, стараясь впитать в себя каждую деталь, которую потом можно будет вспоминать всю жизнь. Она знала, что это воспоминание будет самым драгоценным.

Она крадучись прошла на кухню, приготовила бутылочку со смесью, включила кофеварку, а потом вернулась в детскую, где все осталось по-прежнему.

— Поль… — прошептала она, тронув его за плечо.

Он рывком проснулся, обвел взглядом комнату, после чего посмотрел ей в глаза. В воздухе тут же вспыхнула вольтова дуга, и у Уллы гулко забилось сердце.

Наконец он заговорил. Голос Поля был густым как патока.

— Доброе утро, милая. Сколько времени?

— Уже седьмой час.

— Так поздно? — Он потянулся и осторожно расправил плечи, боясь потревожить Хельгу. — Ничего странного, что у меня затекла спина. Это запах кофе?

— Да.

Его улыбка была сонной, но действовала неотразимо.

— Сами предложите мне чашечку или заставите просить?

— Я хотела поменять Хельге пеленки и накормить ее, — смущенно пробормотала Улла, вспомнившая, что на ней нет ничего, кроме ночной рубашки.

— Позвольте сделать это мне.

— И пеленки тоже? — Она посмотрела на Поля с сомнением. — Кажется, раньше эта обязанность вас не привлекала…

— Ко всему можно привыкнуть, верно? — Он встал и пошел к пеленальному столику. — Милая, налейте нам кофе и не волнуйтесь. Если понадобится помощь, я позову.

Улла пожала плечами. Нужно было сходить за халатом и привести себя в божеский вид.

— Как скажете. Вы здесь главный.

— Тут мы с вами на равных, — слегка недовольно ответил он. — И в заботе о малышке, и во всем остальном… Возвращайтесь скорее. Нам есть о чем поговорить.

Когда Улла вернулась, он справился с пеленками и сумел скормить дочери половину бутылочки.

— Спасибо, — пробормотал он, взяв чашку кофе, но не сводя глаз с девочки. — Улла, скажите мне как профессионал, с ней все нормально?

— Нормально? — повторила она, сев на скамеечку для ног. — В каком смысле?

— Дело не в том, что девочка постоянно плачет. Она кажется очень слабенькой. По-моему, она с трудом держит головку.

Улла едва не засмеялась.

— Это пройдет, когда ее шейка станет сильнее.

— Так написано в книгах. Но там говорится, что это время уже должно было наступить.

— Вы читаете такие книги?

— Да. А почему вас это удивляет?

— Ну… вы… Вас не прельщала перспектива стать отцом. Во всяком случае, сначала.

— Что заставило вас сделать такой вывод?

Улла тут же поняла, что позволила себе лишнего. Все эти разговоры о равенстве и о какой-то связи между ними ничего не стоят. Тон Поля был ледяным.

Но брать свои слова назад поздно. Впрочем, Улла о них и не жалела. То, что вначале он не испытывал к дочери никакого интереса, не подлежит сомнению. Именно поэтому Улла боролась со своей тягой к нему. Она не хотела любить человека, для которого его бизнес был дороже ребенка.

— Вы не рвались увидеть дочь, — так же холодно ответила она. — Большинство мужчин желало бы присутствовать при ее рождении.

— Большинству мужчин сообщают об этом заранее. А меня поставили перед фактом.

— Юлия мне этого не говорила.

— Если так, то она солгала. Еще раз. После мучительного развода Юлии не хотелось, чтобы я присутствовал при этом событии. Ее можно понять, однако мы договорились: как только начнутся роды, я прилечу в Стокгольм первым же рейсом. Но я узнал о рождении девочки через неделю после этого события.

— Если бы вас это волновало, вы прилетели бы заблаговременно.

— Зачем? Чтобы торчать в гостинице и ждать звонка? Это ничего не изменило бы. Я в любом случае узнал бы о рождении дочери последним.

— Нет, — ответила Улла. — Насколько я помню, мне сообщили об этом через две недели.

— Выходит, Юлия не хотела, чтобы при этом важнейшем событии ее жизни присутствовал кто-то из нас. Интересно, почему?

— Последние два месяца Юлия не вставала с постели и знала, что роды будут трудными. Врач рекомендовал ей ради блага ребенка не подвергать себя лишним стрессам. А будь вы рядом, без этого не обошлось бы. Вы сами сказали, что отношения у вас не сложились.

— Да, конечно. Но я не чудовище. Если бы я знал, что роды будут трудными, то объявил бы перемирие.

— Наверно, Юлия не думала, что такое возможно.

— Может быть, вы и правы. — Он с тревогой посмотрел на Хельгу. — Знаете, от ваших слов мне стало не по себе. Может быть, эти трудности повлияли на ее развитие?

— Если вы думаете, что при родах ей повредили мозг, то ошибаетесь. Врачи обязательно отметили бы это в медицинской карте.

— Может быть, Юлия в первые месяцы беременности принимала какую-нибудь гадость, стараясь избавиться от ребенка. Недаром она так долго скрывала от меня эту весть. Созналась лишь тогда, когда была на четвертом месяце.

— Юлия ни за что бы этого не сделала.

Улла говорила решительно, но слова Поля заставили ее задуматься. Юлия не стала бы сознательно уничтожать зародившуюся жизнь, но она любила вечеринки, была неравнодушна к спиртному и, по ее собственному признанию, иногда принимала легкие наркотики — для развлечения. А вдруг она причинила вред будущему ребенку в первые недели, еще сама не зная, что беременна?

Не этим ли объясняются раздражительность и недостаточное физическое развитие Хельги? Если верить матери, при рождении девочка весила три килограмма, но сейчас в ней не больше пяти. Здоровые дети удваивают вес к трем месяцам, а Хельге уже четыре с лишним. А вдруг у нее синдром врожденного алкоголизма? Не дай бог…