Эволюция красоты. Как дарвиновская теория полового отбора объясняет животный мир – и нас самих - Ричард Прам

Но давайте внимательнее рассмотрим следствия, которые вытекают из принципа Смакера. Если мармелад «Смакерс» вдруг вступит в конкуренцию с продукцией, имеющей еще более отталкивающее и обременительное название, будет ли это худшее название означать, что мармелад, выпускаемый под такой маркой, обладает еще и лучшим качеством? И могут ли все более отвратительные и обременительные названия указывать на все возрастающее качество мармелада?

К счастью, этот мысленный эксперимент уже был однажды проведен в пародии на конкурс рекламных слоганов в юмористической передаче Saturday Night Live в 1970-х годах.

Дальше пошли названия еще кошмарнее. Джон Белуши выступил с рекламой желе под названиями «Собачья блевотина» и «Обезьяний гной», а затем тот же Чеви Чейз вернулся с новым джемом марки «Болезненный анальный зуд». Кульминацией этого состязания стало желе с настолько отвратительным названием, что из-за приступа тошноты никто не смог произнести его вслух. «Он так хорош, что от него тошнит!» – объявила Джейн Куртис, завершив передачу предложением: «Спрашивайте его в магазинах!»

«Принцип Смакера» наглядно обнажает внутренний логический изъян принципа гандикапа Захави. Как математически доказал Киркпатрик, если сексуальное преимущество какого-либо сигнала напрямую связано с его обременительностью, то есть ценой для особи, то носитель этого сигнала никогда не получит никаких преимуществ. Скорее гандикапы исчезнут под тяжестью собственного бремени. К счастью, это означает, что мы можем жить спокойно, не опасаясь появления когда-нибудь джема под названием «Болезненный анальный зуд».

Кроме того, принцип Смакера демонстрирует, что принцип гандикапа Захави фундаментально несовместим с эстетичностью брачных демонстраций. Брачные украшения эволюционируют благодаря именно их привлекательности, а не омерзительной информативности или отталкивающей честности. Если бы единственной целью брачных ухаживаний было сообщить самке о способности самца выживать с тяжким грузом, то почему брачные признаки самца так декоративны? Почему, например, прыщи на лице не обладают сексуальной привлекательностью? В конце концов, они же часто являются честным показателем подростковой гормональной активности и, следовательно, несут объективную информацию о молодости и фертильности особи. Или почему эволюция не поддерживает возникновение настоящих гандикапов, например в виде недоразвитых органов или частей тела? Почему животные не отгрызают себе конечность, чтобы показать, как прекрасно они умеют выживать и без нее? А почему не без двух лап? Уж тогда бы они точно сумели показать, какие они молодцы! Или почему бы не выколоть себе глаз? Причина, разумеется, в том, что принцип гандикапа противоречит самой эстетической природе выбора полового партнера, а следовательно, не имеет отношения к реальному положению дел.

В 1990 году на выручку пошатнувшемуся принципу гандикапа пришел Алан Грейфен из Оксфорда[46]. Ставки были высоки: на кону стояла вся неоуоллесовская парадигма полового отбора. Разумеется, Грейфен был вынужден принять во внимание доводы Киркпатрика, опровергающие принцип гандикапа в том виде, в каком он был сформулирован Захави. Однако Грейфен математически показал, что нелинейные отношения между ценой декоративного признака и качеством особи могут спасти эту теорию. Иными словами, если самцы низкого качества платят более высокую цену за приобретение или проявление привлекательного признака по сравнению с тем, что платят самцы высокого качества, то гандикап может эволюционировать. И если гандикап сродни испытанию[47], то – по предположению Грейфена – качественным самцам это испытание дается легче. То есть единственный способ поправить принцип гандикапа состоит в том, чтобы его нарушить.

Наметив путь для спасения идеи гандикапа, Грейфен затем задается вопросом, какую именно из двух правдоподобных эволюционных альтернатив нам следует выбрать – гандикап Захави или убегание Фишера, дополнительно обоснованное Ланде и Киркпатриком:

В лучших уоллесовских традициях Грейфен сразу поддержал утешительные «гармонию и смысл» адаптации в противовес нервирующей непредсказуемости эстетического дарвинизма. А затем он нанес решающий удар: «Принимать процесс Фишера – Ланде в качестве объяснения полового отбора без обильных доказательств методологически безнравственно»[49].

Признаться, я ни разу не слышал, чтобы в каком-нибудь современном научном споре на оппонирующую сторону вешали ярлык безнравственности, даже если речь идет о холодном слиянии атомных ядер! Конечно, в данном случае мы имеем дело не с обычной, повседневной дискуссией. Преувеличенная резкость Грейфена, так сильно напоминающая морализаторский тон Сент-Джорджа Майварта, выдает истинный интеллектуальный накал дебатов и то, как много в них поставлено на карту. Действительно опасная идея Дарвина – эстетическая эволюция – несет в себе такую угрозу для адаптационизма, что ее просто необходимо заклеймить как безнравственную. Примерно через столетие после того, как Уоллес выступил защитником идейной чистоты дарвинизма, Грейфен с не меньшей настойчивостью попытался выиграть тот же спор.