Состояние свободы - Нил Мукерджи

Услышав это, мама была потрясена:

– Она тебе так и сказала? Ты спросил у нее, почему она так решила? Ну, то есть что за странный выбор для вора.

– Или что за странное предположение о том, кто именно этот вор.

– Да-да, именно это я и имела в виду.

– Что между ними происходит, как ты думаешь? – спросил я.

– Понятия не имею. Единственное, что могу предположить: она ненавидит Милли настолько, что хочет, чтобы мы ее начали подозревать…

– Как думаешь, может так получиться, что Рену сама украла соус нам пла, чтобы обвинить во всем Милли?

Мама медленно кивала, собирая у себя в голове все кусочки воедино.

– Боже мой, как это низко с ее стороны. На одном из ее предыдущих мест работы ее саму обвинили в воровстве, а сейчас она хочет воспользоваться этим против другого… теперь мне становится ясно что к чему.

– Обвинили в воровстве на предыдущем месте работы? – удивился я. – Что это была за работа? Что она украла? Почему ты мне раньше ничего об этом не говорила?

– Опять-таки, это – те слухи, что я слышала о ней. Не помню уже от кого. Или, может, я просто свела факты воедино. А видимо, я сделала такой вывод, когда мне Рену рассказала, что работала у кого-то в здании Оу-Эн-Си-Джи[32], что рядом с осушенными территориями островов, ты наверняка видел эти уродливые дома много-много раз. Ну вот, я так поняла, что они обвинили ее в воровстве и уволили, а оказалось, что все обвинения ложные.

– А что за ложные обвинения? Ты просто сама это придумала? – Услышав это, я лишь сильнее запутался.

– Я думаю, что ее обвинили в краже и выгнали из одного из домов, куда она приходила готовить. Но ей можно доверять. Я несколько раз оставляла на видном месте деньги и украшения, когда она была здесь, и она к ним не притронулась. У нее даже были ключи от нашей квартиры, когда мы уезжали из города. Я ей во всем доверяю. Уверена, что те обвинения в воровстве были сфабрикованы…Знаешь, как часто бывает, что-то пропадает, и в первую очередь всегда думают на слуг, а они могут быть совершенно невиновны.

Да уж, о таком я знал предостаточно. Помню, в детстве, когда мы еще жили в Калькутте, я стал свидетелем того, как слугу, обвиненного в краже денег и ювелирных украшений у семьи, где он работал, публично избили, чтобы он во всем сознался. Я был одним из тех, кто стоял и смотрел на это. Тогда столпились не только члены той семьи, но еще и соседи, жители этой улицы, знакомые, даже обычные прохожие останавливались, чтобы посмотреть, что происходит. Слух о том, что вор был пойман и его прилюдно избивали, собрал огромную толпу, жаждущую присоединиться к столь жестокому развлечению; удары сыпались все чаще и становились все безжалостнее. В какой-то момент его подняли за лодыжки и стали раскручивать. Его голова с каждым оборотом оказывалась все ближе к куче битых острых кирпичей, и в конечном итоге он стал постоянно ударяться о них так, что на лбу и затылке оставались рваные раны. Всякий раз, как это происходило, он вскрикивал, и я увидел, что все его лицо было в крови.

Я не могу уже вспомнить, что я тогда почувствовал, будучи ребенком: волнение? сочувствие? жалость? злобу?

– Бабу, я ничего не крал, – кричал мужчина. – Я клянусь жизнью моих детей, я ничего не трогал. Пожалуйста, отпустите меня, я вас умоляю. Пожалуйста.

Я отчетливо помню, как моя мама подошла к членам семьи, у которой якобы украли деньги, и стала осуждать их варварское поведение. Реакция была следующей: женщина, рьяно обвинявшая и пытавшаяся нет-нет да и ударить бедолагу, подбежала к маме.

– Если бы у тебя что-нибудь украли, ты бы пришла сюда читать нам проповеди? – с издевкой сказала она. – Держи свои мысли при себе.

Затем женщина отвернулась и попыталась натравить еще кого-нибудь на маму. Мама, быстро схватив меня за руку, утащила меня оттуда. До меня доносились грубые бенгальские эквиваленты насмешек вроде «пай-девочка» и «святоша», которые ей бросали в спину.

Я ненадолго задумался, стоит ли мне для начала узнать, в каком именно из зданий компании ONGC работала Рену, чтобы потом прийти туда и поспрашивать у жильцов, что они знают об этом инциденте, но отказался от этой идеи, так как посчитал ее глупой.

Следующим вечером, в самый разгар готовки, Рену внезапно выглянула из кухни.

– Бутылка с нампа вернулась на место, – заявила она.

Моя мама смотрела в пол, а я встал и пошел на кухню, только чтобы не встречаться с ней взглядом.

– Видите, я вам говорила, что она принесет его обратно. – Рену начала говорить как только я появился в дверях. – Она взяла его, сделала все, что ей нужно, и вернула на место. Все, как я вам говорила.

Ее высокий, скрипучий голос нервировал меня. Я почувствовал, как мой правый глаз начал подергиваться. Я не знал, что на это ответить. Бутылка стояла на полке. Она была запечатана.

– Где вы ее нашли? – наконец выдавил я из себя.

– В шкафчике, где она и должна была быть. Сегодня утром она принесла ее обратно, когда приходила убираться, и поставила соус сюда. Я знаю ее схемы.

У меня не было повода открывать дверцу шкафа в течение дня, поэтому я не мог ни подтвердить это, ни опровергнуть. Из-за сильного замешательства я не придумал ничего лучше, как со стоном удалиться из кухни.

Ужин был приготовлен изумительно.

В оставшиеся две недели в Бомбее я все чаще старался вовлечь Рену в разговор – по вечерам, когда я давал ей указания, но особенно утром, так как обычно в это время моих родителей не было дома.

– Найдите для меня работу в своей стране, – сказала она полушутя.

– Там нет личных поваров в домах, они есть только в ресторанах, – ответил я на это.

– А как вы едите, если вам некому готовить?

– Мы сами себе готовим.

– Хм… как такое возможно?

– Мы учимся готовить. Там все знают, как приготовить хотя бы несколько блюд. Также там есть магазины, где можно купить уже готовую еду. Ее остается только разогреть дома.

Она замолчала. Через некоторое время она задала еще один вопрос:

– Эти блюда так же хороши, как стряпня кухарки? – робко спросила она, явно имея в виду себя.

Я ничего не ответил на это.

– Кроме того, а где вы будете жить? – поинтересовался я.

– А разве у вас не найдется комнаты там, где вы живете?

Мысли об иммиграции, труде, жизни, домах, жалованьях, классовом различии тут же возникли у меня в голове, и я не мог сообразить, что ей ответить.

– Я могу спать на кухне, – решила добавить она, увидев мое замешательство.

– Это просто невозможно, – выпалил я, прежде чем успел придумать, что бы соврать.