Чтение с листа - Елена Холмогорова

После мучительного перерыва с ослепительными улыбками и раскланиваниями началась короткая лекция. «Работать в международной компании с новейшими технологиями», «создать свой собственный бизнес в миллиардной индустрии», «сотрудничать с партнерами, известными на мировом рынке», «иметь поддержку профессиональной команды» – все это пролетало мимо сознания, поскольку не могло иметь к ней никакого отношения. Она включилась только когда услышала «премиальные фонды», «получать часть от чистой прибыли», «использовать несколько уникальных способов вознаграждений»… Лектор стал чертить на большой доске хитрую схему. Оля наклонилась к ней:

– Смотри внимательно, это самое главное – бонусная матрица.

Вета безвольно кивнула.

Кружочки все размножались, ветвились, столбики цифр удлинялись и, наконец, уже в самом низу доски, зато самыми крупными, кривоватыми, но печатными буквами появились заветные слова «ДО БЕСКОНЕЧНОСТИ».

– Теперь понимаешь?!

Оля включилась в общую овацию, вдувая Вете в левое ухо:

– Каждые полгода компания распределяет 70 процентов прибыли между акционерами. А начинали многие, как я и ты, с жалкой тысячи долларов!

Вета знала, что Оля уже год как не считает копейки, хорошо одевается, ездит за границу, поэтому не могла не верить, что она реально получила долю этого процента, но решительно не понимала, зачем ее собственная, последняя отложенная тысяча, бережно спрятанная под бельем в платяном шкафу, нужна такой мощной корпорации. А главное – чем, кроме расставания с деньгами, она может заслужить вознаграждение. Она привыкла получать деньги за работу.

– Перерыв на десять минут! Обдумайте все варианты! Тем, кто подпишет контракт сегодня, скидка 10 процентов на вступительный взнос. Еще раз повторяю – предлагаются три продукта: 399, 599 или 1 250 долларов. И помните – в зависимости от первоначального взноса вы получаете доход с каждого консультанта, спонсором которого вы станете.

Вышел на балкон и взял еще одну сигарету. Он лжет сам себе. Его подписи нигде нет. Пашка, Пашка, гордый своей визиткой «генеральный директор», дурак, обведенный вокруг пальца жирным придурком, ставил везде свою закорючку! Он, конечно, мог бы его предостеречь, все-таки сам вовлек в это дело, хотя не маленький, должен был понимать и, в конце концов, ведь до этого момента все шло хорошо. Так что он всего лишь свидетель. Отлегло. А моральные принципы остались там же, где и кодекс строителей коммунизма, который пылился под стеклом в школьном актовом зале. Перед началом ремонта старый сторож Егорыч, кряхтя, вытащил тяжелую раму и, остановясь передохнуть посреди двора, где они играли в ножички, плюнул на нее и опасливо оглянулся…

– Давай отойдем в сторонку, это не для чужих ушей, – Оля потянула Вету к окну. – Ты как? Риска, конечно, никакого, а раз ты говоришь, что нужна крупная сумма, бери по максимуму. Одолжить?

Вете стыдно было признаться, что она не поняла решительно ничего, поэтому, чтобы что-то сказать, она задала вопрос о том, что единственное она запомнила, и то лишь потому, что это были последние слова докладчика:

– А что значит «доход с каждого консультанта, спонсором которого вы станете»?

Оля громко рассмеялась.

– Стало быть, придется тебе объяснять все с самого начала. Смотри, я сегодня привела тебя и уйду, получив на личный счет сто семьдесят долларов. Или двести двадцать. А если ты не будешь дурой и выберешь максимальный вариант, то триста тридцать. А в следующий раз ты приведешь еще кого-нибудь и получишь деньги, и я тоже как твой спонсор.

Он не спал две ночи. Прогнал Люську. Не подходил к телефону. Впервые напился в одиночку. И убедил себя: «Я ни при чем». Позвонил Люське. Улетел в Анталию.

Вета понимала, что после позорного бегства от светлого будущего она никогда не увидит своих однокурсников, не сможет прийти на вечер встреч. Но это ее не слишком заботило. Противно было вспоминать, как она, будто бы в туалет, спустилась на первый этаж и с бьющимся сердцем медленно поползла к выходу, какой тяжелой была стеклянная дверь и долгой дорога до близкого метро. И как она отключила телефон. И как молча смеялась над собой и старой шуткой про бесплатный сыр.

Зато решение созрело. В конце концов, дача – всего лишь предмет роскоши…

Чертил-рисовал целый вечер. Попросил: «Тетя Лиза, а нет ли у вас карандашей цветных или фломастеров?» Ее это «тетя Лиза» до белого каления довело за пять дней. Нет, мальчик воспитанный, «спасибо-пожалуйста» да «чем помочь», лампочки везде ввинтил и прокладку в кране поменял, а главное – старается. Он не виноват, что мама его выдрессировала на эту «тетюлизу». И за что сердиться-то? Разве она не Елизавета? Разве ему не тетя? Что это имя ей чужое – они знать не обязаны.

Вета устыдилась своего раздражения. В кои веки делаешь доброе дело – потерпи. Мужнина уральская родня им не докучала просьбами («пришли то-се, у вас в Москве наверняка есть») и приезжали редко, ритуально – показать очередному подросшему младшенькому Красную площадь. Зато на Мишины похороны прилетели: и брат с женой, которую усопший никогда не видел, и сестра с дочкой Милой. И все время говорили о том, как на работе трудно было отпроситься. А еще ходили по квартире босиком и без конца порывались накрутить ей на всю зиму пельменей. В угаре похорон-поминок Вета не очень их запомнила, ей было все равно, вообще все было все равно, так что она потом с трудом вспоминала, чем были заполнены мучительные дни. Хорошо запомнилось только, как, убрав со стола и проводив «чужих», они сели смотреть семейные фотографии, и тут она, наконец, заплакала: блеклая картинка, мальчик и девочка в нескладных шубейках, перепоясанных для тепла, валенки с галошами, сидят на лавочке, ноги свесили, до земли не достают, снег кругом… Миша с сестрой, которая теперь вот с дочкой Милой приехала. А дочка Мила, по семейной традиции, в третьем поколении растит ребенка без отца… И фотографию сына показала: ушастый, Вете показалось, на Мишу похожий мальчик. Вета слезы вытерла и сказала: «Подрастет, пусть приедет-то, Москву посмотрит». И вот подрос, приехал.

Листы, конечно, нужны ватманские, большие. Но где их взять и как потом упаковать, когда полетит домой. Спрашивать станут, а ответить он не сможет, будет путаться во вранье, а правду сказать тоже нельзя. Не поймут, засмеют. Он сам себе отчасти смешон, но это его личное дело, никого не касается. В Москве он ориентируется отлично, особенно в метро, лучше многих местных, которые знают свою ветку да пересадку, как на работу ехать. Месяц из интернета не вылезал, составил себе программу, а тут дверью ошибся – и все полетело в тартарары.

Странное это дело – родство, голос крови. Вот у нее была подруга, всегда представлялась Ветиной сестрой двоюродной. Интересно, что многие говорили – так, мол, похожи, думали – родные. Вета никогда не мечтала о братьях-сестрах, насмотрелась на ссоры да драки, друзья – другое дело. А вот сын – это да. Когда свой, из тебя таинственно возникший, которого ты знаешь с первой секунды и до дрожи помнишь шелк пяточек, теперь годных для сорок третьего размера ботинок, ладонь впитала, хранит тепло маленькой мягкой ручки, – всю эту чувственную память ни с чем не сравнить. Внуки? Будут, наверное. Но далекие. Когда они продали дачу и отдали долги, Паша быстро устроился на какое-то нефтегазовое производство, укатил в Сибирь, как он говорит, на севера́. А теперь вот женился – смазливая, свадьбу, говорит, не стали устраивать – на отпуск копят, летом проездом со своих северо́в заглянут – познакомится. Вот и внуки, наверное, в Москву будут наведываться только «посмотреть», раз в год…