Мертвецы не катаются на лыжах. Призрак убийства - Патриция Мойес

Он сразу направился к баронессе и что-то сказал ей по-итальянски. Ее лицо озарилось радостной улыбкой, и Генри услышал, как та ответила:

– Чудесно. О, как чудесно! Просто не могу в это поверить.

Пьетро спросил Марию Пиа, хорошо ли она покаталась сегодня, и, поскольку разговор стал общим, Роджер и Франко сдвинули два стола, и все сделали еще заказы – кто кофе, кто шоколад, кто чай. Баронесса и Франко излучали такое веселье, что оно оказалось заразительным, а инспектор, памятуя их мрачные лица предыдущим вечером в баре, восхитился переменчивостью итальянского характера.

На часах, висевших над барной стойкой, было пять минут седьмого, когда Герда, перебив Пьетро на середине истории о том, как он однажды оказался единственным выжившим под лавиной, тихо напомнила, что детям скоро нужно будет готовиться ко сну; это положило конец застолью – все решили, что пора возвращаться в отель.

Компания тепло распрощалась с Пьетро.

– Arrivederce[18], – сказал инструктор. – До понедельника.

– Пьетро, а почему бы вам снова не прийти в «Белла Висту» сегодня вечером? – предложила Каро. – Луна еще полная…

– Сегодня луна не будет, мисс Каро, – с улыбкой ответил Пьетро. – Смотрите: идти снег.

Снег падал крупными мягкими хлопьями и ложился на землю пушистым покрывалом, когда они вышли из кафе и свернули на деревенскую улицу. Компания почти дошла до турникета канатной дороги, когда Эмми сокрушенно воскликнула:

– Мои лыжные очки! Я забыла их в «Олимпии». Черт возьми, придется возвращаться.

– Я пойду с тобой, – вызвался Генри.

Когда они снова объявились в кафе, Пьетро все еще был там. Он пил граппу в баре и пригласил Тиббетов составить ему компанию. Они не спеша выпили по бокалу ромового грога, вдоль уже темной улицы дошли обратно до подъемника и купили билеты. Пустые кресла с лязгом проплывали мимо, Карло притопывал ногами и дул на пальцы, чтобы согреться.

Часы с белым циферблатом в его будке показывали без восемнадцати минут семь, когда Генри, приготовившийся запрыгнуть в кресло, к великому удивлению, заметил, что кто-то спускается по канатной дороге вниз – съежившийся силуэт высветила лампа первого пилона. Мужчина поднял меховой воротник куртки, чтобы защититься от снега, и его голова утонула в складках пышного воротника, но не узнать щегольские ботинки из леопардовой шкуры было невозможно.

– Хозер оставил себе времени в обрез, как бы не опоздал на поезд, – заметил Тиббет, обращаясь к жене.

Когда кресло приблизилось, Карло вышел вперед, чтобы помочь Хозеру спрыгнуть, хотя Генри ранее уже отметил, что в результате продолжительной практики малорослый немец прекрасно научился справляться с этим самостоятельно. Но на этот раз он не казался ловким, как обычно. Когда Карло взял его за руку, Хозер дернулся в сторону, а потом неожиданно наклонился вперед и, упав лицом в снег, остался лежать. Карло – длинная сильная фигура под резким светом единственной лампы, горевшей в маленькой будке, – закричал по-немецки и рухнул на колени. Генри и Эмми быстро подбежали.

– Герр Хозер, – неуверенно произнес Карло, – герр Хозер… er ist krank…[19]

Опустившись на колени прямо в снег, Тиббет осторожно перевернул Хозера на спину и, подняв голову, сказал по-немецки:

– Он не болен, Карло. Он мертв.

Эмми навсегда запомнила эту сцену – нечто в духе Эль Греко. Длинная фигура Карло с мертвенно-бледным лицом, изрезанным вертикальными морщинами, в резком свете голой лампочки из будки; скелетоподобные силуэты пустых кресел, с лязгом проплывающие мимо; съежившаяся фигура, неподвижно лежащая на желтоватом утоптанном снегу; и все это затянуто белой пеленой падающих снежных хлопьев.

Генри поднялся на ноги.

– Остановите подъемник, – скомандовал он.

Словно обрадовавшись, что у него появилось конкретное дело, Карло вскарабкался наверх и перевел ручку рубильника, прекратив подачу электричества. Как только механизм подъемника смолк, наступила тишина, и в этой тишине пронзительно зазвонил телефон в будке.

– Это Марио, – сказал Карло. – Хочет узнать, почему остановился подъемник.

– Я поговорю с ним, – ответил Генри.

Он снял трубку, коротко переговорил с Марио, потом сообщил Карло:

– Марио пока останется наверху, в «Белла Висте». Все постояльцы уже в отеле. Соедините меня с полицейским участком Монтелунги, я хочу поговорить с капитаном Спецци.

Повернувшись к жене, он сказал:

– Возвращайся в «Олимпию», дорогая, и выпей что-нибудь, хотя бы кофе. Мы с Карло побудем здесь.

– Лучше я останусь с вами, – предложила Эмми.

– Хозер застрелен, – очень тихо сообщил жене Тиббет. – Я хочу, чтобы ты посмотрела и запомнила, кто сейчас находится в «Олимпии». Как только смогу, я к тебе присоединюсь.

Он ободряюще сжал ей руку и легонько подтолкнул в направлении улицы.

Миссис Тиббет шагала механически, в каком-то болезненном оцепенении. Внезапная смерть Хозера сама по себе была шоком, но теперь придется еще разбираться, самоубийство это или убийство… у Эмми появилось безумное желание бежать со всех ног… куда угодно, только бы подальше от запаха смерти.

«Ну-ка, соберись, детка», – строго приказала она себе и нашла некоторое утешение в мысли, что, вернувшись в «Олимпию», она, по крайней мере, сможет очистить от подозрений всех тех, кого там увидит.

Толкнув распашную дверь, Эмми прошла в оранжево-сиреневый альков и села за кованый железный столик. У стойки бара увидела Пьетро в окружении еще нескольких инструкторов, которых тот угощал, размахивая толстым бумажником, набитым банкнотами. Оглядевшись в поисках других знакомых лиц, Эмми, к своему удивлению, заметила в углу синьора Россати. Владелец отеля сидел за столиком, удачно скрытым за сложной конструкцией современного мобайла[20] из жестяных деталей, скрепленных шнурами, и, казалось, испытывал неловкость большую, нежели предполагало созерцание этого объекта. Постоянно поглядывая на часы, он с некоторой нервозностью помешивал свой кофе.

«Ждет кого-то», – отметила про себя миссис Тиббет. Стрелки часов над барной стойкой показывали без пяти семь. Эмми заказала черный кофе и бренди; не успела официантка поставить их перед ней, как случились две вещи.

Пьетро заметил ее и подбежал к столику.

– Синьора Тиббет, подъемник сейчас остановят… вам надо спешить…

Инструктор наклонился над столиком, красивое смуглое лицо выражало искреннюю озабоченность. И в тот же миг дверь кафе властно распахнулась, и в высшей степени недовольный голос проскрипел по-немецки: