Ничего личного, кроме боли - Галина Владимировна Романова

И сам себе ответил:

— А проследить за ним. — Указательный палец Григорьева защелкал по мышке, запуская запись в обратном порядке. — Откуда ты пришел, человече? Откуда ты каждый раз приходил? А откуда приходила эта славная девушка?

Он все еще думал о ней как о хорошем человеке. Мысль о ее причастности к происшествиям после крепкого сна и сытного обеда Григорьева больше не посещала. Это случайность, решил он для себя. На экране щуплый человек медленно пятился, возвращаясь туда, откуда пришел.

Он снова засмотрелся до рези в глазах. Снова капал капли, отдыхал положенные десять минут. И смотрел, смотрел, смотрел. И вычислил! Он нашел место, откуда приходил этот человек. Вернее, дом, из которого на одной из записей он вышел. Жил он там или бывал в гостях — это еще предстояло выяснить. Но выходил в один из дней этот парень-девушка именно из дома в паре кварталов от последнего места происшествия.

— Не особо заморачивался, так, мил-человек? — бормотал Григорьев, снова и снова разглядывая маршрут, которым шел его предполагаемый злоумышленник.

Что касается Марии Бессоновой, то она шла по другому пути. С другой, противоположной стороны. И с этим в кепке никак не пересекалась.

Надо будет выяснить, всегда ли она ходит именно так. Аккуратно записал на листочке этот вопрос третьим пунктом. Наверху вывел: «Протокол осмотра». Первые два пункта касались человека в кепке. Их он отчеркнул, сбоку пометил: «выяснить место проживания». Выяснять собирался уже завтра, поскольку завтра у него законный выходной.

Место для наблюдения он уже выбрал. Скамейка недалеко от подъезда, в котором жил предполагаемый злоумышленник. Рядом торговый павильон, что тоже хорошо: проголодается — будет где пополнить запасы продовольствия.

— Итак, до завтра. — Он выключил компьютер, вытащил флешку. — Завтра будет результат, с ним и пойду к начальству.

— Ольга Николаевна Горина? — переспросила Маша. Не потому, что не расслышала, а потому что так положено.

— Так точно, лейтенант.

— Присаживайтесь. — Маша жестом указала на стул возле стола.

Ольга покосилась на погоны, краем глаза отметила, что такой юной особе форменная рубашка не к лицу. Особенно когда эта рубашка так плохо сидит. А девочка, между прочим, хорошенькая. Ее бы в короткие шортики и куда-нибудь на песчаный пляж, глядишь, и оттаяла бы. Может, и улыбаться бы начала.

Маша тоже исподтишка разглядывала невесту Новикова. И находила ее не просто красивой, а невероятно красивой. Все в ней было на пять с плюсом. Рост, ноги, талия, грудь — все идеально. Густые шикарные волосы крупными волнами спускались по плечам и спине. Идеальная кожа. Лицо или от природы такое великолепное, или с ним поработали искусно. Но придраться не к чему.

«Идеальна», — подумала Маша с грустью. Вспомнила некстати, что выстиранная вчера форменная рубашка, которую она подгоняла по фигуре, не высохла. Пришлось утром надеть новую, из упаковки. А эта новая в талии широка, на груди и спине — пузырем. Чувствовала себя в ней Маша уродиной. Прекрасно поняла, кстати, почему Рыжков утром так ухмыльнулся, скользнув по ней взглядом. И почему Ольга Горина сейчас так вздохнула.

И ладно. Она на работе и вовсе не обязана выглядеть как супермодель. Она полицейский и всегда должна об этом помнить.

— Ольга Николаевна, какие отношения вас связывают с Игорем Валентиновичем Новиковым?

— Теплые и доверительные, — издевательски улыбнулась Горина.

— Вы состоите с ним в отношениях? — Маша решила сформулировать иначе. — Вы встречаетесь?

— На дню раз по семьдесят, — та продолжала издеваться. — Мы же работаем в одном отделении. Иногда ассистируем друг другу.

— Вы с ним спите?

— Во время операции? — Ольга подняла идеальные брови.

Рыжков радостно фыркнул за своим столом. Маше очень хотелось, чтобы он ушел за Кошкиным и Сашей. Но нет, сидит как приклеенный. Решил насладиться, как ее Горина будет по стенке размазывать.

— Ольга Николаевна, здесь не цирк. — Маша ответила такой же издевательской усмешкой. — Совершено преднамеренное убийство. И вы являетесь одной из…

Она нарочно тормознула. Горина приняла подачу.

— Подозреваемой? — взвизгнула она, и всю ее томность как рукой сняло. — На каком основании?

— Я этого не сказала. Насчет подозреваемой. — Маша методично щелкала по клавиатуре — заполняла протокол. — Вы одна из фигуранток дела об умышленном убийстве Софьи Станиславовны Новиковой.

— А ее что, правда убили?

Она не могла этого не знать. Вскрытие делали в их больнице. И слухи ползли по больничным коридорам на огромной скорости. Маша успела наслушаться: побывала там не раз.

— Не могла же она самой себе ввести смертельную дозу инсулина, потом уничтожить шприц и ампулу и сесть умирать, — как можно спокойнее ответила она. — Как вы считаете?

— Я? — Горина ткнула себя изящным пальчиком в грудь. — А с какой мне стати что-то считать? Ничего я не считаю!

— Но как же, Ольга Николаевна? Вы состоите с Игорем Валентиновичем в отношениях, давно, насколько я знаю. Слышала, вы даже замуж за него собираетесь. Или уже нет? Передумали?

Горина метнула на нее недобрый взгляд. Явно прикидывает, что еще этой пигалице известно. Затихла на минуту. Покусала губки.

— Да, мы с Игорем встречались. Встречаемся, — поправилась она. — Но какое отношение это имеет к его матери?

— Самое прямое, Ольга Николаевна. — Маша положила ладонь на папку с делом. — Вот здесь у меня свидетельские показания, из которых следует, что Софью Станиславовну вы, мягко сказать, недолюбливали. А если прямо, терпеть ее не могли.

— Наглая ложь! — Красивое лицо Гориной исказилось до неузнаваемости. — Злые языки страшнее пистолета. Это сплетни.

Маша раскрыла папку:

— «Эта мерзкая старуха опутала бедного Игоря своей любовью, как паутиной. Дышать ему не дает. Когда уже сдохнет?» Конец цитаты, Ольга Николаевна.

Горина мелко дрожала — то ли от страха, то ли от ненависти.

— Это ваши слова? — спросила Маша. — Пожалуйста, подумайте, прежде чем отказываться. У меня показания троих ваших коллег, в присутствии которых вы это говорили.

Точеный локоток глухо стукнул о край Машиного стола. Горина опустила подбородок в растопыренную ладонь. Стрельнула ледяным, безжалостным взглядом.

— Да! Да, говорила! И что же? Это не делает меня убийцей. Сотни тысяч невесток ненавидят матерей тех, кого любят. Но эти матери, лейтенант, остаются живы.

— А Софья Станиславовна погибла, — едко заметила Маша. — Она умирала несколько часов. Наверное, это было мучительно.

— Ах, оставьте, — отмахнулась Горина. — Она просто впала в кому, и все. Никаких мучений.