Нацисты. Предостережение истории - Лоуренс Рис

Истории, зафиксированные в документах, не сообщают, чем же, собственно, руководствовались доносчики. В одном из дел говорится о еврее – торговце винами из Вюрцбурга, который вступил в любовную связь с женщиной нееврейских кровей, овдовевшей в 1928 году. С 1930 года он стал оставаться у нее на ночь, потом объявил, что хочет жениться. Из документа видно: с приходом Гитлера к власти соседи вдовы начали возмущаться ее близостью с еврейским мужчиной, начались скандалы на лестничной клетке. В итоге еврей перестал ночевать у этой женщины, однако помогал ей деньгами и обедал вместе с нею. Тогда пятидесятишестилетняя соседка написала донос в гестапо. Суть ее жалобы заключалась в том, что она против отношений вдовы с евреем, хоть это и не преступление. Из переписки партии с полицией становится ясно, что соседи взывали к партии, требовали «принять меры». Местная нацистская ячейка в свою очередь давила на СС. В августе 1933 года эсэсовцы сопроводили обвиняемого еврея в полицейский участок. На шею ему повесили плакат с унизительной кроваво-красной надписью, который сохранился и по сей день, приложенный к документам. Старательно выведенные буквы гласят: «Еврей, господин Мюллер. Жил в грехе с немецкой женщиной». Герр Мюллер попал в тюрьму на несколько недель, после чего в 1934 году выехал из Германии. Этот человек не нарушил ни единого немецкого закона.

Доносы стали для немцев способом заставить систему, все менее походившую на демократию, прислушаться к ним: попался на глаза человек, который должен служить в армии, а сам разгуливает по улицам – пиши донос; услышал, как кто-то рассказывает анекдот о Гитлере – пиши донос. Доносы делали и ради собственной выгоды: хочешь вселиться в квартиру, где живет еврейская старушка, – сообщи куда следует, соседи раздражают – донеси на них.

В долгие месяцы, проведенные среди вюрцбургских архивов, профессор Джеллатели тщетно пытался найти хотя бы одного «героя» – того, кто попытался восстать против режима, – обнаружить некое «противоядие», если можно так выразиться, которое спасло бы профессора от гнетущего чувства, посещавшего каждый раз при виде гестаповских бумаг. Однажды Джелателли показалось, что он нашел такого человека – Ильзу-Соню Тоцке, которая приехала в 1930-х в Вюрцбург учиться музыке. Согласно документам гестапо, она стала вызывать подозрения у окружающих. Первым на нее донес собственный дальний родственник, который сообщил, что она слишком дружна с евреями и слишком много знает о вещах, которые женщин заботить не должны – например, хорошо разбирается в военном деле. Этот родственник рассказал также, что заявляет об этом в гестапо лишь как офицер запаса (хотя офицеры запаса не обязаны становиться доносчиками). Гестапо установило за Тоцке наблюдение, которое приняло странную форму: сотрудники тайной полиции просто попросили соседей приглядывать за девушкой. Сразу за этой пометкой следует стопка противоречивых соседских доносов. Оказалось, что Тоцке не всегда использует «гитлеровское приветствие» («Хайль Гитлер!») и ясно дает понять, что не собирается прекращать общение с евреями, хотя тогда это и не считалось преступлением. Один анонимный информатор намекнул, что Тоцке – лесбиянка («Госпожа Тоцке, по всей видимости, обладает необычными половыми склонностями»). Не нашлось ни единого свидетельства о том, что Ильза-Соня совершала какие-либо преступления. Тем не менее для гестапо этих доносов оказалось достаточно, чтобы вызвать ее на допрос. Отчет о допросе, подшитый к делу, свидетельствует, что ее открыто предупредили о всеобщих подозрениях, но сотрудники гестапо все же не сочли ее «шпионкой» и признали несостоятельными все нелепые обвинения по ее адресу. Ильза-Соня просто отличалась от прочих. Однако продолжали поступать все новые и новые доносы, и в итоге дело оказалось на столе одного из самых кровожадных сотрудников гестапо в Вюрцбурге – герра Гормоски из отдела II-Б, который занимался делами евреев.

28 октября 1941 года Тоцке вызвали на допрос. Сотрудники тайной полиции записали порядка ради каждое слово. Тоцке подтвердила, что осведомлена о том, что «если буду снова замечена с евреями, то меня отправят в концентрационный лагерь». Все же она не оборвала отношений со своими друзьями и снова пришла в гестапо – отчитываться. Вместе с приятелем она попыталась пересечь швейцарскую границу, но сотрудники швейцарской таможни передали обоих немецким властям. В ходе долгого допроса, устроенного в Юго-Западной Германии, Ильза-Соня сказала: «Лично я нахожу Нюрнбергские расовые законы и нацистский антисемитизм абсолютно неприемлемыми. Считаю недопустимым само существование такого государства, как Германия, больше не хочу жить в этой стране». В конце концов, после еще одного, не менее продолжительного допроса в Вюрцбурге Тоцке выслали в женский концентрационный лагерь в Равенсбрюке, и мы так и не обнаружили никаких свидетельств о ее освобождении. Смелость стоила жизни.

Мы решили продолжить изучение этого дела и найти живых свидетелей и обвинителей Тоцке. В конечном счете нам удалось встретиться с Марией Краузе, которая жила вместе со своими родителями менее чем в сотне метров от дома Тоцке. Ко дню беседы ей было семьдесят шесть лет, и внешне г-жа Краузе ничем не отличалась от остальных уважаемых престарелых дам, гуляющих по Вюрцбургу, превратившемуся в прекрасный, почтенный город. Но в деле Тоцке мы обнаружили донос от 29 июля 1940 года, подписанный двадцатилетней Марией Краузе. В комментарии к нему написано следующее: «Мария Терезия Краузе родилась 19 мая 1920 г.; явилась утром в тайную государственную полицию». В беседе с этой женщиной мы процитировали ее заявление, в котором среди прочего говорилось: «Ильза-Соня Тоцке живет по соседству с нами, в собственном домике. Я обратила внимание на вышеназванную особу потому, что она походит на еврейку… Следует отметить: госпожа Тоцке никогда не отвечает на нацистское приветствие «Хайль Гитлер!». Из разговоров явствует, что г-жа Тоцке враждебно относится к Германии, сочувствует Франции и евреям. Кроме того, она рассказала мне, что немецкая армия вооружена гораздо хуже французской… Время от времени к ней приходит одна женщина, лет тридцати шести, похожая на еврейку… Думаю, госпожа Тоцке ведет себя подозрительно. Думаю, она принимает участие в подрывной деятельности». Под заявлением значится подпись – Рези Краузе. Мы спросили фрау Краузе, ей ли принадлежит эта подпись. Она подтвердила, что это действительно ее подпись, но сказала, что не понимает, откуда взялось это заявление. Она отрицала, что когда-либо писала такое донесение, настаивая на том, что не припомнит, чтобы ей доводилось когда-нибудь бывать в гестапо. «Не знаю, – недоумевает она. – Адрес точен. И подпись – моя. Но откуда взялась эта бумага, понятия не имею». Сегодня мы не можем с уверенностью сказать, имеет ли амнезия Рези Краузе под собой какие-либо медицинские основания или же представляет собой вполне понятный дипломатический ход. Конечно же в наши дни едва ли найдется человек, который захочет сознаться в том, что донес на соседа в гестапо. Но в конце нашего короткого разговора она отпускает многозначительное замечание: «Разговаривала сегодня с подругой, и она сказала: “Боже милостивый! Только подумать, что кто-то поднял дела полувековой давности”. Поверьте, я никого не убивала. Я не хотела никого убивать».

Я никак не могу выбросить из головы фрау Краузе, когда мы оказываемся после беседы на мощенной булыжником площади Вюрцбурга; обыкновенная женщина в свое время приложила руку к обличению ни в чем не повинной девушки. Если и вы по-прежнему верите в то, что в те времена существовали люди, которые сотрудничали с нацистским режимом, и те, кто всецело избежал этого, то встреча с фрау Краузе, несомненно, стала бы открытием и для вас. Ведь несмотря на лежащий среди гестаповских документов донос, подписанный ее именем, она оказалась обыкновенной, добропорядочной женщиной – из тех, кто дружески расспрашивает вас о детях, о том, сколько им лет, и о том, куда вы собираетесь поехать летом.