Проникновение - Ава МакКарти

— Поднимаю на тысячу.

Леон пристально посмотрел на него. Тот был сложен как профессиональный борец; седые волосы, стянутые в хвост, доходили до середины широкой спины. Лицо борца было непроницаемым.

Леон, для виду поиграв с фишками, решил не канителиться. С двумя королями на руках он собирался как следует всем им врезать.

— Твоя тысяча плюс еще одна.

Мэтти покачал головой и бросил свои карты на стол. Лысый старичок слева от Леона, изучив свою сдачу, отправил ее по тому же адресу, в компанию к картам Мэтти.

Следующей по руке была Адель — единственная женщина за столом. Леон уже играл с ней раньше. Этой блондинке было за сорок; она всегда одевалась в шикарный деловой костюм и играла чрезвычайно осторожно. Скользнув взглядом по лицу Леона, Адель подняла ставку еще на тысячу.

Леон ждал, пока борец решит, продолжать играть или пасовать. Черт, что ж там у него на руках? Леон не был расположен высчитывать. Сал Мартинес — тот за секунду умел все просчитать, но у Леона от подобных вещей болела голова. Все, что он знал, — это наличие в банке больше восьми тысяч евро, которые ему, Леону, кровь из носу нужно выиграть.

Не помогало и то, что он играл почти исключительно на деньги своих клиентов. Два-три предприятия, чьи счета он ревизовал, прислали ему денежные чеки для уплаты подоходного налога — чеки, которые Леон должен был предоставить в комиссию налогового управления. Тут-то деньги и совершили незапланированную остановку в его кармане. Так, на пару дней.

Фишки борца с грохотом посыпались на середину стола:

— Уравниваю.

Леон глубоко вдохнул и, размяв плечи, услышал, как похрустывают кости в основании шеи. Мэтти сдал три флоп-карты — первые из общей пятерки, лицом вверх. Король, тройка и пятерка — все разных мастей. По жилам Леона пробежал электрический ток. Теперь у него было три короля.

Адель оставила ставку как есть — явно без особого восторга. Следующим по кругу был борец. Ладонями величиной с бейсбольные перчатки он сгреб пригоршню фишек и поднял ставку на две тысячи евро.

Леон, напрягшись, вгляделся в его лицо. Оно было неподвижно — за исключением крошечной пульсирующей жилки на веке, скакавшей, как песчаная блоха. Этого Леону было достаточно. Он знал, что у борца на руках в лучшем случае тройка и пятерка, что давало ему две пары. Две пары не побивали трех королей.

На подходе была еще двойка карт. Ответить или рискнуть, вновь подняв ставку? Играй против человека, а не против карт, сказал бы Мартинес. Но сам-то Мартинес играл как бог на душу положит. Леону случалось видеть, как тот срывал банк в полмиллиона — только затем, чтобы тут же все проиграть, блефуя с парой троек.

К черту! Уверенность в себе — половина игры. Леон поднял ставку еще на три тысячи.

Адель бросила карты на стол и уселась поудобнее, чтобы понаблюдать за окончанием партии. Борец не спешил. Он тасовал свои фишки, выстраивая из них высокие башенки и снова разрушая их щелчком здоровенных пальцев.

— Уравниваю, — произнес он наконец, вызывающе уставившись на Леона. — Теперь только ты и я.

Леону не понравился его самодовольный вид. Сейчас банк составлял примерно двадцать тысяч евро, из которых восемь тысяч принадлежали самому Леону. Или, точнее, его клиентам.

Леон почувствовал, как у него свело живот. Господи… Опустился до мелких краж у паршивых лавочников. Что за срань! Еще девять лет назад он загребал миллионы, приторговывая самородками инсайдерской информации. Между ними говоря, он и прочие из круга каждый год заколачивали больше двадцати пяти миллионов евро. Сладкие сделочки — все до единой. Пока не дошло до «Сорохана», конечно. Гребаный Мартинес.

Леон сделал глубокий вдох и попытался сосредоточиться на игре. Он по-прежнему был небрит и чувствовал, как воняет его собственное немытое тело. На подходе терн — четвертая общая карта. Мэтти сдал. Еще одна пятерка. Леон замер. Теперь на столе были король, тройка и две пятерки. Это давало Леону фулл-хаус из королей и пятерок.

Борец подтолкнул горку фишек к банку:

— Пять тысяч.

Леон видел, как напряглись складки вокруг рта его противника. Он знал, что пока идет впереди. Борцу светили три пятерки, максимум — фулл-хаус, если придут еще две тройки, но не больше. Леон уравнял ставку.

Теперь — ривер, пятая и последняя карта. Леон взглянул на Мэтти. Тот выкинул пятерку.

Черт! Теперь на столе три пятерки. Леон испытующе посмотрел на борца. Неужто последняя пятерка у него?

Лоб борца блестел в свете потолочной лампы. В этот миг он походил на плавящегося воскового манекена. Борец подтолкнул вперед самую большую ставку: шесть тысяч евро. Середина стола стала напоминать архитектурную модель города с многоярусными башенками.

Леон уставился на банк. Теперь там было больше тридцати пяти тысяч. Он едва не заскулил вслух, ибо понял, что его ставка в тринадцать тысяч больше не принадлежит ему. Отныне она — часть банка, и пытаться ее отыграть, продолжая повышать ставки из собственного кармана, попросту глупо. Умный человек просто закончит игру и уйдет.

Леон зачерпнул последние оставшиеся у него фишки и с верхом насыпал их в банк:

— Уравниваю.

Их взгляды скрестились. Пора открыть карты. Борец начал первым. Почти как в замедленной съемке, он перевернул свою верхнюю карту. Тройка треф. Пока это дает ему только фулл-хаус из пятерок и троек. Спина Леона взмокла от пота. Будто загипнотизированный, он уставился на вторую карту. Борец перевернул ее. Пятерка бубен. Единственная карта в колоде, побивавшая соперника.

Леон откинулся в кресле. Четыре чертовых непобедимых пятерки! В желудке, будто угорь, плеснулась тошнота; в ушах глухо застучало; картинка перед глазами смазалась по краям. Гребаный урод Мартинес! Это он пристрастил Леона к игре. Это он все разрушил! Леон скрипнул зубами, еле сдержавшись, чтобы не завыть от ярости. Девка Мартинеса заслужила все, что он, Леон, ей уготовил.

— Расчетное время прибытия — пятнадцать минут, — сказал Диллон.

Судя по тому, как надсадно гудел мотор «лексуса», Гарри вполне могла верить ему. Диллон резко свернул на внешнюю полосу, и она обеими руками ухватилась за дверную ручку. Если он и заметил, что Гарри приготовилась к удару, то не подал виду.

«Лексус» вихрем несся по пустой автостраде, и вскоре Гарри почувствовала, как напряжение, сковавшее ее тело, спадает. В машине было тепло; мерный рокот двигателя понемногу убаюкивал. Гарри закрыла глаза и откинула голову на подголовник.

С полицией у себя в квартире она провела почти час. Пришли двое: один — все тот же молодой офицер из «Гарды»,[40]что допрашивал ее на вокзале Пирс, другой — никак не отрекомендовавшийся детектив в штатском. С Гарри говорил только младший. Все время, пока она отвечала на его вопросы относительно взлома квартиры и заново объясняла, как именно упала на рельсы прямо перед поездом, старший молчал, не сводя с нее спокойных серых глаз.