Тоннель - Туве Альстердаль

Казалось, комиссар колеблется, переворачивая страницу. Старательно изучив, он положил ее на стол, так что даже мы смогли ее увидеть.

— Тут нет ничего такого, о чем можно было бы написать в газете. Прессу подобные вещи не интересуют. Поэтому просто чтобы вы знали.

— Само собой, — кивнул Даниель.

Казалось, все замерли, перестав дышать. Антон Адамек наклонился вперед. Было нелегко разобрать, что изображено на снимке. То ли рука, то ли нога, какие-то лохмотья?

— Из одежды уцелело совсем немного, но вы видите перед собой остатки материи. Семьдесят процентов уверенности. Ткань выглядит серой. Но когда-то она могла быть белой. Похоже на нарукавную повязку.

— Что это значит?

— Вы бы поняли, если бы были родом из этих мест.

Комиссар аккуратно убрал распечатку обратно в папку. Переводчик ответил самостоятельно:

— Немец. Погибший был из судетских немцев.

Медленно, очень медленно Йозеф Кралл вытащил вторую бумагу.

— Это то, что они нашли, когда заглянули поглубже в карманы мальчика. Точнее, в то, что от них осталось.

Перед нами с Даниелем легли два снимка. Две монеты или же две стороны одной и той же. Потемневшие от времени, так что текст на них едва читался, серые, в пятнах, почерневшие.

Большая единица с двумя маленькими листочками под ней. Дубовые листья. Буквы вдоль нижнего края. 1 Reichspfennig[7].

Даниель наклонился, заслонив собой свет от люминесцентных ламп — на бумаги упала его тень.

Обратная сторона монеты вызвала содрогание, холод, чувство глубокого застарелого омерзения: орел, держащий в своих когтях свастику.

Deutsches Reich[8].

— В то время их изготавливали из цинка, — сообщила женщина, которая какое-то время просидела молча. — Во время войны так было проще и дешевле.

Мне удалось различить цифры на почерневшем металле в тот момент, когда она озвучила год, и тут же незамедлительно последовал перевод.

1943.

— Так что если кого и винить в смерти этого мальчика, то, пожалуй, только самого Гитлера. — И комиссар аккуратно закрыл папку. Толстая рука легла на нее, словно давая понять, что больше ее не откроет.

— Я понимаю, все это очень неприятно, — добавил он. — Но если мы начнем разыскивать всех детей, которые пропали в эти годы…

— Погодите-ка, — перебил его Даниель, — но если его обувь отсюда, то он вполне может оказаться местным, могли остаться родственники…

— Не думаю, — произнес Йозеф Кралл и, откинувшись на спинку стула, заговорил без всяких пауз, так что переводчик едва успевал за ним переводить.

С большой долей вероятности мальчик мог быть судетским немцем. Об этом свидетельствует место, где его нашли, обувь, повязка на рукаве. Отсюда вывод: никаких родственников здесь нет и быть не может, потому что в этих краях больше не осталось судетских немцев, слава тебе господи.

Сотни лет они жили бок о бок в этом краю, в мире и согласии, имели свои собственные школы и церкви, но потом к власти пришел Гитлер, и первыми, кто заявился на площадь, ликуя и хлопая в ладоши, когда нацисты, маршируя, входили в город, были судетские немцы.

Как только мир смог допустить это! Комиссар вперил в нас тяжелый взгляд, словно мы лично были ответственны за то, что западные державы бросили эти земли на растерзание Гитлеру. Мюнхен, 1938-й, — не сказал — выплюнул он.

— Вы ведь, наверное, знаете, что произошло в Мюнхене? Когда Гитлер уверял, что если он получит Судетскую область, то у него больше не будет никаких территориальных претензий в Европе. В противном же случае начнется война.

Англия и Франция пошли на эту уступку и забыли свои обещания поддерживать маленькую демократическую нацию. Они бросили Судеты прямо в пасть немецкому рейху, и Чемберлен отправился домой в Лондон, хвастаясь, что он «гарантировал мир в наше неспокойное время».

На следующий день, 1 октября 1938 года, Гитлер вошел в Судетскую область, после чего монстр поглотил остальную часть страны.

— Мой отец, — продолжал комиссар, — застал первые годы после войны. И он видел, как все судетские немцы в этом городе паковали свои вещи и садились на поезд, если им, конечно, удавалось туда влезть, с тем чтобы больше никогда здесь не появляться. Гибли чешские дети, гибли еврейские дети. Бог простит меня, если я не стану проливать слез над немецким мальчишкой.

Воздух в комнате стал еще более спертым. Повисла тишина, и следом раздался грохот отодвигаемых стульев, когда пожилой комиссар встал и за ним последовали все остальные. Папки исчезли в сумке его напарницы.

— Я рекомендую вам в самое ближайшее время заложить проход в этот туннель. Туда может забрести чей-нибудь ребенок. Может произойти несчастный случай.

— Но там же винный погреб, — возразил Даниель, — он принадлежит усадьбе.

Комиссар мгновение изучал его:

— Тогда и отвечать будете вы.

Антон Адамек провел нас через запертые двери. Его прощальное рукопожатие было все таким же по-дружески теплым.

Когда мы покинули полицейский участок, я предложила Даниелю выпить по чашке кофе, но он рвался скорее попасть домой. Я позволила ему взять машину, а сама осталась, сказав, что мне надо сделать кое-какие покупки.

Свежий воздух. Вот что больше всего было мне сейчас нужно.

* * *

Когда несколько часов спустя я вернулась домой и открыла входную дверь, из проема вылетела кошка, заставив меня испуганно вздрогнуть. Темно-желтая молния мелькнула у моих ног и пропала.

Неужели Даниелю удалось заманить кошку в дом? Это меня озадачило. Мадам Бовари не демонстрировала никаких попыток стать домашней кошкой. Обычно, стоило мне выйти на порог, как она тут же убегала и пряталась в траве, кустах, полностью растворяясь в своей естественной среде обитания. Пытаясь унять сердцебиение, я выкладывала из сумки продукты, попутно заменив увядшие цветы в вазе на свежие, которые собрала по дороге. Должно быть, кошка преследовала мышь и самостоятельно пробралась в дом одним лишь ей ведомым путем.

Я как раз вытирала со стола осыпавшуюся пыльцу и упавшие листочки, когда услышала голоса. Было трудно определить, откуда они исходят. Голос Даниеля я узнала сразу, но вот кому принадлежал второй? Голос незнакомца звучал слабее, Даниеля — более напористо. Я не могла разобрать предложений — только отдельные слова. Это больше походило на шумовой фон, интенсивность звучания которого то взлетала, то падала, вырванный фрагмент речевой мелодии. Пауза, и следом новый взрыв. На немецком, английском?