Тревожная ночь - Марк Симович Ефетов

пальто длинные. И он размахивает ими при ходьбе, как солдат на параде.

23

Тепловозик проходил по второму километру там, где детская дорога идет мимо запасных путей большой железной дороги.

За рычагами управления сидел Толя Сечкин, а Поликарп Филиппович стоял рядом, приглядываясь и прислушиваясь к тому, как идет локомотив. Вблизи узкой колеи, по которой медленно шел тепловоз, гремела, звенела, свистела обычная утренняя суета станции Большие Березки. Маневровый тепловоз сновал туда-сюда, подталкивая вагоны. Цокали связки. Играл рожок стрелочника, заливисто свистели составители.

Шум с маневровых путей доносился и сюда, на тепловозик. А еще тут было слышно, как за простенком дышит машина, как движутся маслянистые поршни и вращаются валы. Легким движением рычага Толя ускорял это вращение, и тепловоз набирал ход.

— Тише! — командовал Поликарп Филиппович.

От чуть заметного движения Толи тепловоз плавно замедлял ход.

— Песочек, — приказывал Кныш.

И Толя отвечал:

— Даю песочек!

И на рельсы перед колесами тепловоза сыпались две струйки песка, и это спасало поезд от скольжения по обледенелым рельсам.

Да, в то утро железнодорожникам на станциях Березки, и Большие и Малые, было трудно работать. Снег подтаивал, а ветер тут же превращал его в лед. И рельсы от этого и шпалы блестели, точно их покрыли прозрачным лаком.

Трудно было идти Миньке в такой гололед. А шел он к Поликарпу Филипповичу. Вот и переход через пути. И так-то Минька не любил карабкаться по крутым ступенькам перехода, а тут еще гололед. Люди поднимались и спускались по лестницам, боясь хотя на миг от перил оторваться. Не лестница, а каток.

«Нет, — решил Минька, — сделаю, как Женька: спрыгну с платформы и побегу прямо через пути».

Он так и сделал. А вот теперь шел и каялся. Между путями были ямки, кочки и горушки — все такие скользкие. Ногу на них поставишь, а она подворачивается. И время Минька упустил: опоздал из-за этой трудной дороги. Серебристый тепловозик уже мчится, наверно, по путям. Отошел Поликарп от станции. Где его теперь ловить? Вот беда…

А тепловозик действительно отошел уже от станции Малые Березки и взял разгон. Ветер бил в лобовое стекло, с легким посвистом обтекал кабину. Все чаще и чаще щелкали стыки рельсов. Мимо окон пролетали большие черные железные корыта с углем, которые почему-то называются, как красивые итальянские лодки, гондолами. Темно-синий маневровый тепловоз толкал по путям огромные белые вагоны-рефрижераторы, проще говоря — холодильники, и наливные цистерны, похожие на одногорбых верблюдов.

— Тише! — скомандовал Поликарп Филиппович.

Он увидел, как через обледенелые шпалы карабкается Минька. Длинное пальто путается в ногах, ноги разъезжаются. Вот Минька поскользнулся и, стараясь сохранить равновесие, ухватился руками за горушку, встав на четвереньки. Вот он стал выпрямляться. А сзади на Миньку надвигался состав: маневровый тепловоз толкал вагоны-холодильники вперед. Поликарп Филиппович понял, что машинист не видит, что делается перед ним на путях. Как говорят железнодорожники в таких случаях: обзор впереди был закрыт. Правда, на переднем вагоне, прицепившись к боковой ступеньке, держась руками за скобу, едет сцепщик. Он внимательно следит за тем, что делается на путях, и в случае опасности сигналит свистком. Свисток висит у него на груди. А опасность-то вот она! Минька, занятый тем, чтобы выкарабкаться из тяжелого и скользкого положения, в какое он попал, совсем забыл, что на железнодорожных путях надо смотреть во все глаза и во все стороны.

Нет, не оборачивается Минька.

Поликарп Филиппович видит, как сцепщик подносит к губам свисток и, конечно, свистит. Но здесь, в кабине тепловоза, свистка не слышно. Поликарп Филиппович видит все происходящее, как на экране немого кино. Сцепщик машет рукой, надувает щеки, свисток дрожит у него в губах, а звука не слышно.

Не слышит свистка и Минька: огромная шапка плотно накрыла его голову.

— Ой! — вскрикнул Толя и сам, без команды Кныша, нажал на тормоз.

А Поликарп Филиппович толчком раскрывает дверцу тепловоза и соскакивает на пути. Если громко закричать, может быть, Минька услышит, но от крика растеряется, рванется не в ту сторону или испугается, споткнется, упадет. Нет, кричать не нужно. Вот и сцепщик, соскочив на землю, бежит к Миньке. Но Кныш ближе. Еще секунда, и Поликарп Филиппович сталкивает Миньку с рельсов, спотыкается, падает…

24

На детской железной дороге имени машиниста Поликарпа Кныша я был ранней весной. В лесу еще лежал белый снег, а возле станции Березки Малые на ивах уже распушились белые стрелки. Березки ж, растущие вокруг станции Березки, выглядели совсем по-праздничному. На тоненьких стволах их, точно огоньки, сверкали солнечные блики.

Торжественная пионерская линейка состоялась на площадке перед станцией Малые Березки. Я видел Митю и Витю, которые, как самые высокие, стояли на правом фланге. Следующим в строю стоял Толя, а рядом с ним — Женя.

Сбоку, за барьером, толпились взрослые жители Березок и те, что приехали из города на открытие памятника машинисту Кнышу.

Медленно, как бы задумчиво сползло белое покрывало, и я увидел Поликарпа Филипповича. Бронзовое лицо его смотрело ласково. Он был в фуражке машиниста, а на груди его красовался значок почетного железнодорожника. Сотни ребячьих глаз смотрели на своего учителя, и я читал на их лицах: «Клянемся, дорогой Поликарп Филиппович, быть такими же честными и смелыми, как ты».

В то утро на площади у станции Березки я пережил минуты, которые мне не забыть никогда. Это было, когда высокий седой Кущин и маленький Минька стали на колени у пьедестала памятника Кнышу и положили сюда первые цветы — синие подснежники.

Это было, когда сотни мальчиков и девочек произнесли здесь, на площади, свое торжественное обещание:

«Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю: горячо любить свою Советскую Родину, жить, учиться