Мемуары младенца - Олег Батлук

Мы свои в основном прогуливали. У нас с трудовиком был заключен своего рода пакт о ненападении: мы не обременяли его своим присутствием, а он целыми днями торчал у себя в кладовке, строгая что-то для дачи.

Но все в одночасье изменилось, когда наступило время производственной практики. Так в то время назывались специальные уроки труда, на которых ученики производили что-то особенно бесполезное для народного хозяйства и получали за это реальные деньги. По сути, это было репетицией зоны. Тем, кому сильно нравилось, могли продолжить заниматься любимым делом в настоящей колонии. К слову, некоторые из выпускников нашей высокоинтеллектуальной школы со спортивным уклоном так и поступили.

Эти «платные» уроки никто не пропускал. Алчные двоечники бежали сломя голову, в первых рядах. Все как один стали героями капиталистического труда.

Мы собирали бронетранспортеры. Не настоящие (хотя за деньги мы взялись бы и за настоящие) – игрушечные. Такие красные с зелеными солдатиками, которые вставлялись в круглые отверстия. Этим мы и занимались – вставляли солдат в отверстия. За что и получали деньги. Копейки, в буквальном смысле. Тариф был какой-то колониальный – десять копеек за миллион собранных бронетранспортеров или что-то в этом роде.

Мне, юному интеллектуалу, процесс сборки казался мучительным. Раз в неделю несколько часов подряд (у нас были сдвоенные уроки, страна нуждалась в пластмассовых бронетранспортерах) я усаживал солдат в БТР. Я уже и разговаривать с ними начал, чтобы как-то разнообразить процесс: «Товарищ рядовой, вы почему не хотите садиться на место? Это приказ! Чей? Мой приказ! Я кто? Я генерал-аншеф, каналья!» Вот в таком духе, иногда путая исторические эпохи. То есть я рос настолько интеллигентным ребенком, что даже у игрушечных солдат получалось спорить со мной. Правда, жадности во мне было все-таки не в пример больше, чем интеллигентности, поэтому я хоть и мучился, но на эти уроки труда ходил.

От их монотонности и рутины страдал не я один. Мой товарищ, с которым мы всю среднюю школу просидели вместе за одной партой, двоечник, хулиган и спортсмен, томился не меньше. Он в те годы уже реально достиг определенных спортивных высот – товарищ был чемпионом мира по боксу среди всех детей Первомайского района. Ну, или около того. Высокие разряды он точно имел. Учился плохо, но был спортивной гордостью школы.

Его папа тоже был боксером. То есть груша от груши недалеко упала. Хотя в случае с моим одноклассником этот каламбур не вполне уместен: на тот момент малолетний чемпион на ринге ни разу не падал и в нокаут не собирался. Мама моего соседа по парте преподавала скрипку в нашей музыкальной школе и по происхождению была чуть ли не графиней де Монсоро. Как я понимаю уже теперь, с высоты прожитых лет, женщина несколько тяготилась своим мезальянсом и такой родословной для своего ребенка по отцовской линии и предпринимала различные меры, по большей части косметические, чтобы починить его пролетарскую карму. Так, она назвала сына аристократическим именем Юлиан. В школе мальчика благополучно окрестили Юлькой, но после первых успехов в боксе сразу перестали так его называть. Он позволял это только одному человеку – мне. Это был пароль нашей дружбы. Взамен Юлька наградил меня кличкой Каблук. Кстати, не самая обидная аллитерация на мою фамилию, бывали варианты и поядренее.

Юлька мечтал о мотоцикле. Он копил на него, сколько себя помнил, лет с трех. Юлька вообще был такой цельный, монолитный, человек одной мечты, настоящий Юлиан. В отличие от меня, взъерошенного изнутри. Поэтому он, хоть и страдая, уроков труда тоже не пропускал.

Юлька нашел еще более оригинальный способ убивать время на тех уроках труда. Он вставлял солдатиков в бронетранспортеры вверх ногами. Головой в отверстие. Да, голова была значительно больше отверстия, но спорт и наследственность делали свое дело. Юлька произвел целую дивизию таких клоунских БТР. Он ходил по классу и с гордостью показывал всем свой шедевр. Пока не наткнулся на трудовика. Трудовик был человеком традиционной культуры и изящество бронетранспортера с торчащими из него задницами солдат не оценил. Учитель раскраснелся, топнул и приказал приятелю все переделать.

И в этот момент моя счастливая звезда в очередной раз вышла покурить. Потому что двери класса торжественно распахнулись, и возникший в проеме физрук срочно вызвал Юльку на какие-то показательные выступления в наш спортзал на пятом этаже, где собралась высокая комиссия из «гороно»…

Трудовик стоял посреди класса и в задумчивости вертел в руках бронетранспортер с раскоряченным личным составом.

«Значит так, Батлук, – неожиданно сказал он, не глядя на меня, – возьми его бронетранспортеры и все переделай».

«А почему я?» – мужественно взвизгнул я.

«Потому что это твой товарищ, – завел трудовик традиционную советскую пластинку, – потому что ты сидишь с ним за одной партой. Потому что ты за него отвечаешь. И это ты за ним не уследил».

В общем, знакомое всем нам по классике «это не мне дали пятнадцать суток, это нам дали пятнадцать суток».

И пока я набирал воздуха в легкие, чтобы дать решительный отпор и упасть с мольбами на колени, трудовик добавил уже тише, наклонившись к моему уху:

«А не сделаешь, я тебя самого так же вверх ногами засуну».

Аббревиатура «УПК» – это не только уголовно-процессуальный кодекс, но и учебно-производственный комбинат. В моем детстве эти два значения причудливым образом переплелись.

Учебно-производственный комбинат был грибовидным наростом на древе советской школы. В этом отдельно расположенном здании школьников обучали разным взрослым профессиям. Раз в неделю, дополнительно к остальным урокам.

В нашей школе УПК начинался с седьмого класса. Профессии дети выбирали себе сами.

Например, мой дальновидный друг Сема предпочел торговлю. После первого же занятия они со своим товарищем купили в ближайшем киоске десять брикетов мороженого по сорок восемь копеек и пошли торговать ими у метро. Их тут же замела милиция. Мороженое конфисковали, а пожилой сержант долго сокрушался в отделении, какая меркантильная пошла молодежь, нет, чтобы портвейн по подворотням дуть, как все нормальные подростки делают.

Я же пошел на самый элитный факультатив – автодело. Там нам даже обещали практические занятия. Правда, все иллюзии на этот счет разом испарились, когда мы увидели автопарк нашего УПК – старенький «Москвич 408». Конечно, машина есть машина, вот только «Москвич» стоял на четырех столбиках из кирпичей без колес. Видимо, на нем будущие шоферы ударно отрабатывали навык открывания и закрывания багажника.

«Москвич» без колес был наименьшей из моих бед в том УПК. Дело в том, что в учебно-производственный комбинат набирались ребята из всех районных школ. Классы формировались заново, с нуля. Нетрудно представить, чем был для меня, очкастого интроверта-отличника, воспитанного на рассказах Бианки, новый, с иголочки, коллектив. В своем 7-м «А» я уже давно находился под программой защиты свидетеля: меня опекал боксирующий товарищ Юлька. Здесь же мою юную тушку с нетронутой пыльцой бросили прямо в подростковый муравейник.