А за околицей – тьма - Дарина Александровна Стрельченко

всё рядила-гадала, что да что за чёрной дверью, – стараясь, чтобы весело и беспечно прозвучали её слова, добавила Обыда. – Вот сегодня узнаешь.

Думала, Ярина запрыгает, засмеётся, тут же к дверям побежит… Нет, только кивнула. Спросила негромко:

– Холодно там?

– Холодно, глазастая. Очень холодно.

– Точно. Ты ведь шубу в прошлый раз надевала. И мне, значит, достать?

– Я сама достану. Иди сходи на двор, там уж День вовсю гарцует. Скажи, чтоб далеко сегодня не уезжал, чтоб возле избы кружил. И Ночь пускай задержит, сколько сможет.

– А он сумеет? А как?

– Как – это уж его дело. Уговорами там, догонялками. Может, коней поить вдвоём поведут. Да ты ему скажи только, а он и сам знает, не впервой. Обувки-то не забудь! Опять выскочишь босая, кашлять будешь ползимы!

Ярина, кивнув, унеслась во двор. То сидит часами, склонившись над дощечкой с мотыльками да багульником, то прыгает, как егоза: только в избе подметала, глядь – уже у опушки порхает, свои васильки ненаглядные ласкает.

…Хотя солнце ещё не вошло в полную силу, а до сумерек и вовсе было далече, Обыда затеплила лучину. Подбросила угли в самовар, по второму разу вымела все углы, перестирала скатерти, полотенца. Застелила постели, выбила подушки, замесила полный таз душистого теста. Спрятала передник в ларь, вынула свою шубу, вытряхнула Яринкину шубейку. Достала красные ленты, красные сапоги – тёплые, на заячьем меху, с нарядной опушкой. По тропам Хтони в валенках далеко не уйдёшь.

Чуя настроение хозяйки, помня, к чему такие приготовления, изба тихонько вздыхала, скрипя соломой. Наконец спросила:

– Что? Неужто с собой возьмёшь-таки? Лес на кого оставишь?

– Я время в тебе заморожу.

Изба заржала, как заправский конь, фыркнула лошадиной головой на коньке крыши – так, что скакун Красного Дня, которого Ярина кормила сахаром, вздрогнул и поперхнулся.

– Никак без этого? – наконец жалобно спросила избушка. – Может, обойдётся?

– Может, и обойдётся. Но боюсь, кабы беды не вышло. Не те уже силы, чтобы Лес поднять, если что случится. Что уж, избушечка, раз стоишь на перепутье, такая твоя судьба.

– Надолго? – протяжно вздохнула изба.

– Да ты и не почувствуешь. Посидишь, подождёшь. Сама говорила, в тишине хочешь побыть, чтоб никто не шуршал, не вошкался. Это для нас время пойдёт своим чередом в Хтони. Для тебя быстро пролетит. Вернёмся – ты и помнить ничего не будешь.

– А не вернётесь?

Обыда зашуршала оберегами в костяной шкатулке. Ниже склонилась над сундуком.

– А не вернётесь? – громче повторила изба.

– Ты всё одно ничего не почувствуешь, – желчно ответила Обыда. – Думаешь, не позаботилась я о тебе, что ли?

– Но вы уж постарайтесь всё-таки осторожненько…

– Да уж постараемся.

Обыда опустила на лавку тяжёлый каменный браслет, брякнула сверху свёрток с ожерельем из оправленных в бересту родниковых капель. Долгое время обе – и изба, и яга – молча занимались своим делом. Избушка кряхтела, ворочалась в травяном гнезде, стараясь, чтобы не слишком высовывались наружу мозолистые лапы. Обыда точила нож с узором на рукояти, крепила к монисто речные ракушки. Когда выдвинула из угла ступу, изба нерешительно подала голос:

– Морозить-то, поди, больно.

– А что сейчас чувствуешь?

– Ничего, – нехотя ответила изба, легонько поводя коньком; связки ландышей под потолком заплакали сухими лепестками.

– Нутром ничего. А двором что?

– И двором ничего.

– А ведь я и сейчас время заморозила, но только на дворе.

– Ишь ты. А я и думаю: сколько ты дел переделала, а Яринка до сих пор не вернулась.

– Вот и ладно. А теперь помолчи, не отвлекай.

Обыда принялась налаживать ступу, обвешивая борта оберегами; потрясла над корытом помело, роняя берёзовые листья. Запахло весной, баней. Обыда сунула помело в ступу, с усилием пододвинула к чёрной двери. Это в воздухе ступа – пёрышко, а на земле – ишь какая тяжесть, колода дубовая. Повертела в руках книгу в кожаном переплёте, думая: дать ученице наперёд прочесть о Хтоневых тропах, или уж пусть сама всё увидит, своими глазами? Так и не решив, повела рукой, расколдовывая на дворе время. Тут же донеслись ржание коня и смех Дня Красного, быстрый говор Ярины, треск костерка.

– Эй, Корка, – позвала Обыда, присаживаясь на корточки перед столом. Потянулась, сняла с тайного лючка в подполье старый ножик. – Слышал всё?

Загремел лючок, вздыбилась скатерть. Из темноты, блестя глазами, показался Коркамурт в вывернутом наизнанку тулупе – рыжий, румяный, с рябиновыми гроздьями в лохматых прядях.

– Слышал, слышал.

– Избу храни, пока нас нет, – вручая ему лапоть, в котором подтаивало свежее масло, велела Обыда. – А если одна Яринка вернётся, без меня, служи ей верно. Она – будущая яга.

– Будет сделано, – огладил бороду Коркамурт. – А в Хтони девочку смотри береги!

Осмотрел золотистый лапоть, сунул за пояс и уполз обратно в свою нору. Только закрылся люк, как грохнула дверь: вбежала в горячем осеннем венке Ярина.

– Обыда! Что такое? Двор на миг встал!

Углядела. Ишь ты, углядела. Изба, всего перевидавшая, ничего не почуяла, а эта углядела!

– Время я останавливала, – не стала лукавить Обыда. – Пока только во дворе, для разогрева. Как шагнём за дверь, и в избе остановлю. Так оно для нас пойдёт, а как вернёмся – будто и не уходили.

– Зачем так? – поглядывая то на ступу с помелом, то на шубы на лавке, то на красные сапоги, спросила Ярина.

– Нельзя Лес без яги оставлять. Никогда. Крепко запомни. Когда я в прошлый раз уходила, ты в избе оставалась. Ты не яга ещё, конечно, но всё ж таки хоть какая-то замена. А сейчас мы вдвоём уйдём, и, если так всё оставить, Лес и пасть может за нашей спиной, и некуда будет возвращаться.

Ярина испуганно подалась вперёд.

– Вот за этим время и остановлю. Никто, ничто, ни одна травинка тут не заметит, что нас не было.

– Ладно, – шепнула Ярина. – А мне что делать? Там?

– Сядь-ка, – велела Обыда, хлопая по лавке. Дождалась, пока Ярина сядет, сама уселась рядом, взяла её за руку, чтобы не только ушами выслушала, но кожей, кровью, самым сердцем. – Теперь слушай. Внимательно. Ни словечка не пропусти, повторять не стану.

Ярина кивнула, замерла, глядя ей в глаза. Светлые какие глазки. До сих пор. Крепко обхватив тонкое запястье, Обыда начала:

– Как только дверь откроется – от меня не отходи, держи за руку, за подол, за шубу держи, главное – не отпускай, иначе не вернёшься. Мы с тобой будем на той стороне как одно целое. Отцепишься – сгинешь, потому что Хтонь только одну ягу признаёт.

Ярина молчала, дышала часто, глядела, широко раскрыв глаза, сжав в ниточку