Сеятель - Владимир Поселягин

Оказалось, он прибыл этим же днем, под вечер. Когда генерал привел себя в порядок после дороги, ротмистр сопроводил меня в кабинет к отцу, познакомил, но неофициально, дав понять, что я никто. Сухой старик с колючим взглядом мне с ходу не понравился. Знаете, есть такие моменты – увидел человека и понял, что тот антипатичен. Ну и причины, почему ротмистр так интересовался излечением, я рассмотрел. Одной руки у генерала не было, вторая не сгибается. Теперь понятно, как тому тяжело живется и почему генерала сопровождает слуга, который и является генеральскими руками. В общем, я велел снять всю одежду, обнажить торс, и при свете двенадцати свечей стал осматривать пациента, не обращая внимания на множество шрамов на теле. Генералу, видать, немало повоевать пришлось. От него я узнал, что все это результат взорвавшегося ядра, он лишился руки, был тяжело ранен, еще и вторая рука подвижности лишилась. Попросив бумагу и карандаш, я стал изучать повреждения и зарисовывать плечевой и локтевой суставы старика, просил поднять или опустить руку, изучая работу мышц. Почти час проводил осмотр и зарисовки. Наконец ротмистр не выдержал и поинтересовался:

– Михаил, что скажешь?

– Да что он может сказать? – неожиданно вместо меня с желчью в тоне ответил генерал. – Лучшие иностранные врачи смотрели и сказали, что это неизлечимо. А ты привел какого-то мальчишку и думаешь, что тот справится!

– Вредный старикан, – сказал я и, не обратив внимание на шокированного моими словами генерала, ответил на вопрос ротмистра: – Работа сложная, но я уверен, что смогу восстановить подвижность руки. Только потребуется не одна операция, а три. Также часть мышц ослабла или даже атрофировалась, с потерей подвижности ими не пользовались. Придется долго разрабатывать руку. Я распишу комплекс упражнений. Нужно будет заниматься не менее трех раз в день.

– Когда первая операция? – деловым тоном поинтересовался ротмистр.

– Через два дня. Нужно время на подготовку.

– Я настаиваю на присутствии моего лечащего врача, – сказал генерал.

– Не хотелось бы присутствия постороннего, они имеют привычку лезть под руку с советами. Если вы дадите слово, что тот будет ассистировать и не мешать, то не возражаю, пусть будет.

Тут генерал взорвался, и я много что о себе выслушал. Ротмистр попытался остановить отца, но не смог, еще и ему досталось. Ну и под оскорбления (меня шарлатаном называли, это самое мягкое из сказанного) я покинул кабинет и направился в свою комнату. Сборы много времени не заняли, слуги помогли, так что, оседлав лошадей и не прощаясь, я покинул дом. Крики в кабинете хозяина дома до сих пор доносились. Из покупок я забрал гитару, походный набор скальпелей и средства ухода за руками. Остальное мне не принадлежало, ведь я не выполнил работу – генерал отказался от моих услуг. Да и плевать на него, каждый сам кузнец своего счастья

Я направился ко дворцу, там у казаков из охраны узнал, где те обретаются, и пошел туда. Меня не прогнали, накормили, ведь я не успел поужинать у Соминых. Моих лошадей поставили в общую конюшню, а меня уложили спать в казарме.

У казаков я задержался: мне было тут интересно, два месяца уже живу, подошла середина мая. На свои деньги, проехавшись, я собрал комплект хирургических инструментов, купил средства для наркоза, перевязочный материал. Ну и, тренируясь со всеми, а вечерами играя на гитаре, заодно пользовал некоторых казаков. Мне нужно иметь опыт, чтобы не потерять навык. Недавно вернулась сотня с турецкой войны, которая закончилась на днях, некоторые отходили после ранений, вот я им и помогал. Одному подвижность пальцев вернул, другому пуля кончик носа срезала, смотрелось жутко – так я смог провести пластическую операцию, уменьшил нос, срезая хрящ, ушил, и тот две недели с повязкой ходил. Потом ее убрали, а через месяц и швы исчезли. Этот случай принес мне широкую известность в узких казачьих кругах, и ко мне потянулись другие увечные.

Я не торопился покидать эти места. С момента, как ушел из дома Соминых, прошло немало времени, я ждал, когда сойдет лед, куплю судно и покину Россию, отправившись в кругосветку.

Сейчас ко мне подошел полный мужчина, такой живчик в костюме и котелке.

– Ты Михаил Кузнецов? – спросил он.

– Михаил Кузнецов – это я, – лениво ответил я, продолжая наблюдать, как два казака, в одних штанах и рубахах ведут бой на шашках: стальные полосы только и сверкали, практически не видные глазу. Мне о таком мастерстве остается только мечтать.

– Это ты рисовал?

Перед моим лицом появилась бумага с рисунком от руки. Мельком глянув на нее и рукой отодвигая в сторону, чтобы обзор не загораживала, я ответил:

– Моя. Зарисовка повреждений локтевого сустава генерала от инфантерии Сомина.

– Хорошая новость. Наконец-то я тебя нашел. Я лечащий врач генерала Сомина. Знаешь, месяц назад, когда тот со смехом описал тебя, называя шарлатаном, и показал твой рисунок, я был в изумлении. Это работа настоящего врача, большого специалиста по повреждениям. Я половину названий мышц в рисунке не знаю. Я смог убедить генерала в его ошибке и в том, что рисовал настоящий специалист, гений от медицины, а также в том, что если бы он провел эти операции, то рука была бы восстановлена. Его высокопревосходительство решил разрешить тебе провести операцию. Сын генерала был уверен, что ты отбыл к Черному морю.

– Ну и как вы меня нашли? – с той же ленцой поинтересовался я и напрягся, не сводя взгляда с казаков: один чуть другого не покалечил – шашки острые, боевое оружие.

– Случайно. Заинтересовался восстановлением подвижности пальцев одного казака. Мой знакомый, уважаемый столичный врач Елисей Агапович Агапов, который и оперировал после ранения того казака, мне об этом сообщил. Он осмотрел казака и изумился, что была проведена настолько искусная операция. Скажу честно, я первая ласточка, скоро к тебе прибудут и другие врачи. Узнали бы и раньше, но казаки о тебе не говорили.

– Это я их попросил. А генералу передайте, что я его речь в кабинете помню, так что нет. Пусть и дальше живет инвалидом.

– Ты откажешь больному в лечении? А как же клятва?

– Я ее не давал, – ответил я, едва слышно прошептав: – По крайней мере, не в этой жизни.

Не слушая, что говорит неизвестный врач (тот так и не удосужился представиться, видимо, забыл), я отошел от толпы и направился к подъесаулу. Казаки не дали гостю пойти за мной, стеной встали.

– Не выполнили вы обещание, – сказал я подъесаулу. – Тихон, которому я пальцы вылечил, рассказал докторам в столице, кто его лечил. В общем, я ухожу.

Тот молча кивнул и отправил двух казаков помочь мне со сборами. Через час я уже покинул казармы, и мои лошади, разбрызгивая грязь из-под копыт, устремились в сторону Риги. Там судно куплю. Снег уже сошел, жаркое солнце просушить землю успело, но вчера был сильный ливень, и весенние ручьи звенели то тут, то там…

Неизвестное пространство. Неизвестное время

Очнувшись, я вздохнул, узнав знакомое ощущение бестелесности. Последнее, что я помню, так это то, что, удалившись от казарм, устроился в деревне на постой. Тогда уже стемнело, и я лег спать. А очнулся уже тут.