Кавказская война. Семь историй - Амиран Урушанзе

Царь Имеретии не зря носил имя Соломон. После присоединения к России Восточной Грузии, а также соседнего Мингрельского княжества (1803) судьба его царства была решена. А значит, оставалось только выторговать наиболее выгодные условия, на которых Имеретия пополнит число кавказских провинций империи Романовых.

Положение Соломона II осложнялось тем, что на Имеретию претендовал не только российский император, но и турецкий султан. Безоглядно принять российское подданство было невозможно. Грузины хорошо помнили, что заключение Георгиевского трактата в 1783 году не уберегло Тбилиси от страшного разгрома полчищами персидского шаха Ага-Мухаммед-хана. Соломон не мог быть уверен, что эта трагическая история не повторится.

Турецкая угроза была вполне осязаемой. Сераскир (главнокомандующий) Хаджи-Юсуф-паша умел составлять письма с угрозами не хуже Цицианова: «…если вы не исполните волю нашу, тогда лишитесь вашего царства и подковами лошадей избито будет все владение твое. Вы теперь должны повиновение ваше сопрягать с волею нашею, ибо мы желаем добра вам». Турки требовали выступить против России с оружием в руках, а взамен обещали: «получите от высокого двора нашего все что желать будете, останетесь всегда царем и потомки ваши без малейших обид». В словах этих прозрачный намек на незавидную судьбу восточногрузинской царской династии, выбравшей Россию и лишившейся престола.

Соломон затягивал переговоры о вступлении в российское подданство, водил вокруг пальца турок, изворачивался как мог. Через своего посланца в Петербурге он просил личного покровительства Александра I. Стамбульский же посланник имеретинского царя уверял султана в искренней верности своего господина.

Важным условием в переговорах с российской стороной было сохранение за Имеретией Лечгумской области — небольшой территории, недавно отнятой Соломоном у мингрельских князей Дадиани. Принять такое требование Цицианов и другие вершители российской политики на Кавказе не могли. Дело в том, что Мингрелия приняла российский суверенитет еще в 1803 году. Россия взяла на себя обязанность защищать права новых подданных. В «Просительных пунктах» Георгия Дадиани, оформивших вхождение Мингрелии в состав державы Романовых, утверждалось, что «…силою высокославного оружия Его Императорского Величества, всемилостивейшего моего государя и повелителя, ограждены будут мои владения, яко во всероссийском подданстве находящиеся…». В преамбуле этого документа Георгий Дадиани именовал себя в том числе «законным владетелем лечгумским». Признать Лечгум за Соломоном значило уронить авторитет имперской власти.

Увещевать изворотливого Соломона отправили Воронцова. Цицианов писал императору о гвардейском поручике и его предстоящей миссии: «Твердость сего молодого офицера, исполненного благородных чувствований и неустрашимости беспримерной, рвение к службе Вашего Императорского Величества и желание отличиться оным удостоверяют меня, что поездка его будет небезуспешна».

Вполне возможно, Цицианов рассчитывал на успех дипломатической миссии Воронцова. Ведь посылал он не кого-нибудь, а племянника российского канцлера! Вспомним и то, что Воронцов — сын искусного дипломата, а многие таланты наследуются. Но, скорее всего, главнокомандующий не хотел больше подвергать риску отпрыска своих могущественных покровителей. Родственники графа были наслышаны об обстоятельствах сражения в Закатальском ущелье и о том, как их обожаемый Миша сумел избежать страшной гибели. Нет, они не просили Цицианова попридержать рвущегося в бой молодого офицера, но иногда слова не нужны. Павел Дмитриевич все прекрасно понимал. Переговоры с Соломоном — задача ответственная и вместе с тем относительно безопасная.

Царь Имеретии не торопился дать аудиенцию посланнику Цицианова. Воронцов остановился в Гори, где и ожидал встречи. По его письмам видно, что во взглядах на местных правителей и их владения он находился под сильным влиянием Цицианова. Воронцов писал друзьям: «В Гори живем мы уже теперь дней десять, и продолжение пребывания нашего зависит от воли его величества царя Имеретинского: ежели он умен, то отпустит нас скоро в какой-нибудь другой край; а ежели хочет драться, то мы не прочь, и попробуем, чья возьмет. На днях сие будет решено. Кажется, что дело обойдется без драки; да и как можно такому дрянному царству бороться с Россией? Воробьям с орлами не воевать». В этих словах гораздо больше офицерского задора, чем осмотрительности дипломата.

Наконец, 20 марта 1804 года аудиенция состоялась. Подробности переговоров неизвестны, но Воронцов, так или иначе, был вынужден уехать ни с чем. На его предложение подписать бумаги, подготовленные Цициановым, Соломон ответил твердым отказом. Царь желал присягнуть российскому самодержцу, не подписывая присланных ему бумаг. Несомненно, это был серьезный удар по самолюбию честолюбивого графа. Его дипломатическая миссия провалилась, толком не начавшись.

Цицианов взял переговоры со строптивым Соломоном в свои руки. Но и главнокомандующий не смог преуспеть в этом деле. Свидание с царем в местечке Элазнаури, что на границе Имеретии, результата не имело. Соломон продолжал настаивать на оставлении у себя Лечгума. Цицианов прервал переговоры, отписав в Петербург: «С сожалением вижу себя в необходимости иметь с ним уже другого рода свидание, то есть на ратном поле с шпагою в руках».

На следующий же день российские войска начали занимать имеретинские селения. Соломон не располагал силами, способными хоть как-то сдержать продвижение русских полков. Сопротивление стало бы бессмысленной бойней. Имеретинский царь согласился на российские условия и с тяжелым сердцем подписал бумаги («Просительные пункты»), по которым обязывался «всех пленных, взятых из владения князя Дадиани, возвратить, так как и крепости, взятые в Одишской и Лечгумской провинциях с их округами, очистить и никогда не претендовать на них, — одним словом, ни мне, ни преемникам моим до владения князя Дадиани никогда притязания не чинить».

Соломон II оказался последним грузинским царем. Гордость, порожденная древностью и славой династии Багратионов, которые правили Грузией с XI века, то есть за шесть веков до воцарения Романовых, не позволила ему довольствоваться ролью политического статиста. В 1809–1810 годах он возглавлял антироссийские восстания, но всякий раз терпел поражение. Соломон бежал в Турцию, где вынашивал планы продолжить борьбу за независимую и единую Грузию. Он пытался даже вступить в переговоры с Наполеоном, но все усилия оказались тщетными. Последний грузинский царь умер 7 февраля 1815 года в Трапезунде (современный Трабзон).

НА ЭРИВАНЬ

Цицианов присоединял к России Закавказье. Следующей после Имеретии целью главнокомандующего стало Эриванское ханство, находившееся на территории исторической Восточной Армении (Эривань — современный Ереван). В течение XVII–XVIII веков сюда переселялись мусульмане из Западной и Средней Азии, а численность армянского христианского населения, напротив, сокращалась. После смерти Надир-шаха в 1747 году это владение откололось от Персии.

На протяжении нескольких месяцев Цицианов безрезультатно вел переговоры с Мухаммед-ханом Эриванским о вступлении в российское подданство. Нерешительность правителя Эривани была сродни двойной игре царя Имеретии. Как и Соломон II, Мухаммед-хан пытался сохранить независимость, находясь между двух могущественных держав. Только в его случае вторым «большим братом» была Персия. Бесконечно балансировать в этом положении было невозможно. Тем более что Цицианов не отличался доверчивостью и терпением. В письме к министру иностранных дел Адаму Чарторыйскому главнокомандующий предельно откровенно заявлял о своих намерениях: «Со всем тем удостоверительно почти могу сказать, что ни на какие обещания персидских ханов полагаться невозможно, уверен будучи, что кроме страха, приближением отряда произвести имеющегося, никакие убеждения подействовать не могут». Это послание датировано 29 мая 1804 года, а спустя десять дней (8 июня) Цицианов отправил свои войска на «приближение» к Эривани.