Кавказская война. Семь историй - Амиран Урушанзе

Пленение егерей разозлило императора. С заметным раздражением он отчитывал Ермолова: «Русских превосходством сил одолевали, истребляли, но в плен не брали». Горький упрек. Этим же письмом Николай I уведомлял, что направляет на войну против персов Паскевича: «Назначив его командующим под вами войсками, дал я вам отличнейшего сотрудника, который выполнит всегда все, ему делаемые, поручения с должным усердием и понятливостью. Я желаю, чтоб он, с вашего разрешения, сообщал мне все, что от вас поручено ему будет мне давать знать, что я прошу делать как наичаще». Да, формально Паскевич подчинялся Ермолову, но действующей армией теперь командовал он, а кроме того, любимец царя мог прямо сообщать ему обо всех приказаниях Ермолова с соответствующими комментариями.

Как Паскевич стал любимцем императора? Он служил в гвардии, был близок к царской семье, а в 1821 году возглавил Первую гвардейскую пехотную дивизию, в которой бригадным командиром был великий князь Николай Павлович, четыре года спустя ставший Николаем I. За время совместной службы Паскевич и Николай Павлович сблизились. Вот как великий князь начинал одно из своих писем к непосредственному начальнику: «Милостивый государь мой Иван Федорович! Поставив себе долгом иметь к вам всегда полную откровенность во всем, не только как к начальнику моему, но и как к человеку, коего дружбой и советами я умею ценить…» Паскевича будущий российский император привык называть «отцом-командиром».

Паскевич прибыл на Кавказ не только командовать армией, но и в качестве ревизора. Это видно из его писем Николаю I: «Генерал Ермолов не дал мне еще до сего времени никакого объяснения на записки мои по гражданской части, но я не могу по ныне переменить прежнего мнения, что есть упущения довольно значительные, но что доносы о злодействах и преступлениях, основанные только на слухах, ничем не доказанные и весьма часто даже по совершенному недостатку причин к злодейскому поступку невероятные, никакой веры не заслуживают». Паскевич вынужден был признать, что столичные небылицы о Ермолове — вздор. Но легче от этого Алексею Петровичу если и было, то самую малость. Он понимал, что Паскевич приставлен к нему соглядатаем, что отставка лишь дело времени. В письме к одному из немногих верных друзей затравленный Ермолов напишет: «Жизнь моя похожа на казнь…»

Ермолов не боролся за свое место. Не боролся так, как мог бы это делать. Возможно, он считал, что сопротивление бессмысленно. А Паскевич тем временем продолжал писать в Петербург царю. Ермолов не скрывал, что образцом для него был Цицианов. Паскевич сумел и это обыграть в свою пользу: «Честолюбие здешних начальников дорого стоит России: честолюбие Цицианова, который с большими способностями, победами и ухищрениями приобрел под покровительство России четыре провинции, — стоило России 10-летней войны; честолюбие нынешнего начальника произвело новую войну…»

Чувствуя, что его обложили отовсюду, Ермолов сдался. 3 марта 1827 года он отправил письмо государю, которым просил отставки. 27 марта отставка была оформлена императорским указом. Николай I писал Ермолову: «По обстоятельствам настоящих дел в Грузии, признав нужным дать войскам, там находящимся, особого Главного начальника, повелеваю Вам возвратиться в Россию и оставаться в своих деревнях впредь до моего повеления».

Ермолов в отставке

Ермолов пробыл в Тифлисе частным лицом еще два месяца. Он прощался с городом, с Кавказом. Новое начальство его не замечало и не скрывало пренебрежения. Ему даже не дали конвоя, который полагался всем офицерам, покидавшим неспокойную южную окраину империи.

После Кавказа Ермолов больше никогда не командовал войсками. Император не нуждался в нем. Ермолову оставалось вспоминать, писать друзьям и скучать. Об этом лучше всего сказано Юрием Тыняновым в романе «Смерть Вазир-Мухтара»: «Так умирал Ермолов, законсервированный Николаем в банку полководец двадцатых годов».

5 октября 1827 года Паскевич взял Эривань — ту самую, от которой отступил Цицианов — ермоловский кумир.

ИНТЕРЕСНО САМОМУ

Николай I был истинным самодержцем. Он пытался самостоятельно вникнуть во все важные политические процессы, решить государственные задачи, контролировать министров и наставлять военных. Этим Николай Павлович напоминал Петра Великого, который верил в силу указов, предписаний, регламентов, производимых им в невероятном количестве и на все случаи жизни.

Делами Кавказа Николай I стремился также управлять лично. Сменив Ермолова на Паскевича, император надеялся на быстрый успех. И действительно, «отец-командир» побеждал. Паскевич разбил персов, следом за ними разгромил турок, взяв Карс, Ахалцихе, Ахалкалаки, Ардаган, Поти и Баязет. Успех сопутствовал Паскевичу и в действиях против горцев. Государев любимец был осыпан наградами, возведен в графское достоинство, произведен в генерал-фельдмаршалы. «Из официальных бумаг вы увидите все мое удовольствие, — писал Николай I своему генералу, — но мне желательно, чтоб мой старый командир знал, что я им сердечно доволен и вечно благодарен буду за то, что поддержал честь русского имени и исполнил мою волю. Спасибо, любезный Иван Федорович; спасибо от всей души».

Новые и быстрые победы Паскевича создавали у Николая I иллюзию скорого и неминуемого успеха. Император ожидал «окончательного покорения горцев» в ближайший год, самое большее два. При этом сам Паскевич, побеждавший всюду и везде, был далек от таких радужных мыслей. Фельдмаршал полагал, что сделать горцев «мирными и полезными подданными» будет трудно: «Предрассудки, нрав необузданный, различие веры, дикая привязанность к независимости и давнишняя вражда с Россией, конечно, позволят достигнуть сей цели не иначе, как постепенно, мало-помалу…»

Одержанные Паскевичем победы не конвертировались в полное «умиротворение края». Они не превратили Кавказ в продолжение внутренних губерний России. Возможно, дальновидный «отец-командир» почувствовал это. В декабре 1830 года Паскевич заболел. Иван Федорович жаловался на беспрерывные и изнурительные походы, которые оставили его без сил, отмечал пагубность местного климата для его организма, ослабленного тяжелыми трудами. Весной 1831 года Паскевич покинул Тифлис. Его ждала мятежная Польша, новые победы и награды.

Довершать дело Паскевича отправили опытного генерала — барона Григория Розена. Николай I был уверен, что осталось только кончить начатое «отцом-командиром». Поэтому действия Розена были определены инструкциями, составленными Паскевичем. Император требовал, чтобы новый командующий придерживался намеченных планов и не своевольничал. Но ситуация менялась столь стремительно, что писанные Паскевичем правила превратились в комплект благих пожеланий. Поставленный в незавидное положение исполнителя чужих замыслов, Розен, человек способный и опытный, мучился осознанием того, сколь незначительна его роль. Но по природе мягкий и незлобивый, барон смирился с уготованной ему участью.

Николаю I от Розена нужно было не просто смирение, а новые победы, которые позволили бы закончить разорительную Кавказскую войну. Ежегодно она стоила российской казне 10–15 миллионов рублей — пятую часть всех расходов на армию. В 1850-х годах цена войны увеличилась до невероятной величины. Шестая часть всего бюджета Российской империи тратилась на войну с горцами. Однако даже таких значительных средств недоставало. «Кавказские» главнокомандующие часто просили выделить дополнительные силы и средства. Просил и Розен — безуспешно. Весной 1834 года военный министр граф Александр Чернышев сообщал барону в ответ на его просьбу о солдатах и деньгах, что ни того, ни другого Розен не получит, «без крайнего обременения государственного казначейства, несущего уже чрезвычайные расходы и пожертвования на вспоможения обширной части государства, в минувшем году неурожаем постигнутой… содержание в оном (на Кавказе. — А. У.) слишком значительного числа войск, по всеобщему неурожаю, ныне невозможно, да и на будущее время, по малонаселенности края и затруднительности сообщений, было бы сопряжено с большими неудобствами и расходами чрезвычайными».