Закон Долга. С востока на запад - Гюрза Левантская

вокруг себя, а долетавшие порывы звенели напряжением и разве что не искрили электричеством. Разрушить тишину при виде этой красоты Ира не решилась.

— Я привела тебя сюда, чтобы познакомить с нашим племенем. Владыка посчитал, что тебе это будет полезно. То, что ты видишь сейчас перед собой, — это мы.

Ира посмотрела на неё непонимающе, всё ещё не решаясь открыть рот.

— Ты наверняка слышала, что мы все ушли под руку владыки Низза добровольно. Ушли от Семи Сестёр, отринув их блага и дары. В заботливые конечности Великого, к его наставничеству. Под всеми благами и дарами я понимаю действительно все. Включая дар посмертия от Маяры.

Ире потребовалось время, чтобы переварить это странное объяснение.

— Посмертие? Погоди, ты хочешь сказать, что вы… не уходите в этот… как его… Чертог? Что вы исчезаете после смерти? В никуда? Как ваши древние, Первые?

— Нет. Мы не исчезаем. Владыка никогда бы не позволил такого! Когда мы умираем, то попадаем сюда. Перед тобой души всех тех, кто был и когда-либо будет сквирри. Наше прошлое и наше будущее!

Ира отшатнулась. Души. Множество душ. Сотни. Или тысячи.

— Две тысячи восемьсот тридцать четыре, — словно откликаясь на её мысли, ответила Енна. — Ни больше и ни меньше. Мы умираем сами, но лишь Великий Низз решает, когда душе пришло время выйти обратно в мир. Прожить жизнь — не лёгкий труд. Прожить в гармонии с долгом и совестью — тяжкий. Здесь души наших предков и будущих потомков отдыхают. Некоторые души предпочитают рваться от жизни к жизни, некоторые — копить силы. Если душа недостаточно отдохнула, но её тоска по миру живых велика, то она воплотится в новом рождении мужчиной. Дух его не будет способен быть щитом и оружием, потому эту слабость уравновесит сила тела. Мощь физическая. Если же душа сильна, то станет женщиной. Слабой телом. Никакие упражнения не могут сделать нашу женщину сильнее нашего мужчины. Зато есть способность влиять на волшебные течения собственной волей. Самая сильная в племени становится связующей души.

— Как ты? — Ира глядела на «фонарики», заворожённая.

— Да. Впечатлена?

— А кто бы не был? Кстати… всё спросить хотела. Про твоего мужа. Ты говорила, что он впервые пошёл встречать гостей. В чём был смысл испытания «найди главного»?

— Смысл не в самом испытании. Вас бы пропустили независимо от результата, потому что владыка дал разрешение.

— Что?!

— Смысл всегда в том, чтобы выяснить, насколько гость готов принять обычаи чужого народа. И то, что многие знают о том, что мой народ управляется женскою рукой, не помогает им в этой проверке. Амелуту смотрят на нас, но будто не видят. Знают, что главная, а не главный, но не способны найти. Эйуна тоже часто ошибаются. Ищут воина там, где важна сила души. От этого испытания зависит не то, пустим мы или нет, а то, будем ли разговаривать и как.

— Линно-ри мог погибнуть!

— Случайности в воле Великого. Или Сестёр. Или любых других богов. А для живущих важно лишь то, кто они сами и с кем или за кем идут. Вы сделали всё, чтобы помочь ему выжить. Значит, его выбор — доверить вам спину и жизнь, был правильным.

Ира зло сжала зубы. Философы чёртовы! Из-за их подхода она чуть не поседела! От фантомных часов до сих пор чешется запястье. Она глубоко вздохнула. Раз уж у шаманки неожиданный приступ разговорчивости, неплохо бы узнать, зачем она её сюда притащила. Да и некоторые моменты не помешает прояснить.

— А что или как ты связываешь? Ведь ты же не только разрывать и видеть чужие «цепи» можешь.

Енна покосилась на неё, почуяв тень издёвки в последней фразе. Ира всё ещё не простила шаманку за беспардонную попытку вмешаться в её отношения с вожаком нир-за-хар. Перевела взгляд на души.

— Мой муж, которого ты знаешь. Мы поклялись разделить одну судьбу восемь сезонов назад. И он до сих пор не знал моей ласки. Потому что я — связующая. И за его лицом, за его физической оболочкой вижу тех, кем он когда-то был. Мужчин. Женщин. Включая ту, что нанесла мне обиду, сравнимую с копьём в сердце.

— Зачем же ты вышла за него?!

— Потому что это мой долг. От нашей крови появится сосуд, способный вместить душу очень сильной связующей. Вон! Видишь? Её даже среди тысяч трудно не заметить.

Ира всмотрелась туда, куда указала шаманка, и действительно легко выделила среди многих тяжёлый шар, с усилием плывущий в воздухе. Он разбрасывал вокруг тягучие светящиеся капли и буквально искрил энергией. И такое окажется внутри хрупкого младенца?

— Вся наша жизнь наполнена любовью Низза, долгом перед племенем и попытками не видеть в настоящем прошлого. Мы учимся прощать ошибки и судить по делам и поступкам. Но от ошибок не застрахован никто. Особенно когда способен вместо одного лица видеть душу. Моя работа — развязывать эти клубки, разделять воспоминания текущие и прежние. И видят глаза Великого, помогать другим проще, чем самой себе… Особенно когда предначертанный муж смотрит на тебя влюблёнными глазами и тебе надо заставить себя поверить, что он искренен.

— А выйти из этого круга? Ну, мужа себе найти со стороны? Или ваши обычаи не позволяют? И душа не сможет вселиться… ну, не в сквирри.

— Позволяют. Чего не скажешь об обычаях тех, кто приходит в Руин-Ло. Чтобы амелуту взял в жены сквирри? Нам очень повезёт, если наткнёмся на того, кто не побрезгует ночью любви. Эйуна мы не интересны, они слишком строги в своём следовании кодексам. У них даже по вопросам любви и семьи есть свод правил. Потому мы так охочи до новых гостей. Вдруг среди них окажется желающий нашей ласки. Такая ночь обычно самая сладкая — смотреть в лицо и не видеть за ним череду других… Но даже если бы и нашёлся тот, кто принял бы нашу женщину как жену, а не подругу на ночь, то подобная связь не принесла бы плода. Сосуд от такого союза не будет способен принять в себя ни душу, рождённую для Чертога, ни ту, что уже рождена не раз. Потому он просто не созревает. Это бремя всех наших женщин. Цена за способности. Мужчинам проще — они души не видят.

— Ты… поэтому тогда… у озера?

— Это великое счастье — не видеть. И не вспоминай больше. Мне неприятна моя ошибка, которая обернулась болью двух наших женщин.

Ира горько хмыкнула.

— Если бы я так отворачивалась всякий раз, когда в очередной раз натворю какую-нибудь дичь, то сидеть мне