Что там, за дверью? - Павел Амнуэль

В груди образовалась пустота, и сердце ухнуло в нее, как сорвавшийся с троса лифт. В следующую секунду пустота обернулась камнем, в котором сердце и застряло, остановилось, застыло.

Рядом с рыцарем в латах, изображавшим воина из армии Карла Первого, стояла и внимательно слушала Коллинза девушка… Кэтти. Да. Не могло быть никаких сомнений. Огромные серые глаза (конечно, серые, он так и предполагал, хотя иногда ему казалось, что глаза у Кэтти должны быть синими, как небо в Южной Англии), ямочка на подбородке, которую он так любил целовать в своем воображении и даже пытался дотронуться — очень аккуратно, чтобы ощутить нежное прикосновение, — и волосы были уложены так, как Мейсон привык видеть…

Одежда, впрочем, была другой — Кэтти носила приталенное длинное платье, не скрывавшее ее замечательной фигуры, а на стоявшей перед ним девушке была узкая коричневая юбка и светло-сиреневая теплая блузка, под которой угадывалась высокая грудь.

— Кэтти, — не удержался Мейсон от непроизвольного возгласа. Девушка отступила к стене, а потом, будто взгляд Мейсона обладал гипнотическим действием, медленно начала к нему приближаться. Он смотрел ей в глаза, которые, конечно, что-то говорили, о чем-то просили, что-то отвергали, и Мейсон, не понимая, все-таки отвечал — тоже взглядом, как привык в долгих разговорах, когда порой за всю ночь не было сказано ни одного слова, а высказано тем не менее столько, что иной паре хватило бы на всю совместную жизнь.

— Извините, — произнесла наконец девушка, подойдя к Мейсону так близко, что он ощутил легкий запах ее духов, — мы, как мне кажется, не знакомы…

— Но ведь ваше имя Кэтти… Кэйтлин, верно? — спросил Мейсон, еще не вполне понимая происходящее.

— Нет, — улыбнулась девушка. — Меня зовут Катарина. А вы Джошуа Мейсон, хозяин этого замечательного замка?

— Катарина, — повторил Мейсон. Почему Катарина? Катарина… Кэтти. — Вам здесь понравилось?

— Очень, — сказала Катарина и отошла на шаг, поняв, должно быть, что на них смотрят, и надо соблюдать приличия. — Здесь все, как настоящее. И такое знакомое. Мне кажется, что я это уже видела…

— Конечно, видели, — вмешался Коллинз, — все здешние экспонаты воссозданы по эскизам реальных костюмов и доспехов елизаветинской эпохи, вы ведь учились в школе, мисс, и, конечно, видели иллюстрации…

Он так бы и продолжал свою нескончаемую лекцию, но Мейсон легко отодвинул его плечом и сказал Катарине, будто они были здесь одни:

— Пойдемте, я должен у вас спросить…

И пошел, не оглядываясь, уверенный почему-то, что девушка следует за ним, как всегда следовала за ним Кэтти, когда он водил ее по этому дому, показывая его тайные уголки.

В дальнем конце коридора был небольшой закуток, где, по замыслу архитектора, должен был стоять старинный бельевой шкаф. Шкаф уже был заказан, но еще не готов, и сейчас Мейсон, намеревавшийся устроить по этому поводу скандал, был нерадивым мебельщикам благодарен, потому что здесь, в закутке, они с Кэтти… с Катариной… остались вдвоем, под светом факела — электрического, конечно, но очень похожего на настоящий.

— Простите, — сказала девушка, — я не понимаю…

— Кэтти, — произнес Мейсон пересохшими губами. — Это же ты, Кэтти, я не могу ТАК ошибиться.

Если она сейчас скажет «простите, сэр, вы ведете себя непристойно», он умрет на месте.

— Знаете, — сказала Катарина, — здесь у вас все так странно… Мне кажется, что вы… Нет, наверно, мне только кажется.

— Что тебе кажется, Кэтти?

— Вы хотите так меня называть?

— Но это ведь твое имя, верно?

— Ну… Так меня звала только мама, когда я была совсем маленькая. Для всех я Кэтрин.

— Кэтти… Господи, ты… Дай мне руку, пожалуйста.

Если она отдернет руку, он тут же умрет и рассыплется в прах.

Катарина протянула правую руку, пальцы ее оказались тонкими, длинными, мягкими, теплыми, точно такими, какими и должны были быть пальчики его Кэтти, он столько раз видел их перед собой, полупрозрачные, но в точности такие, как…

— Простите, — произнес он, волнуясь, держал ее руку и не собирался отпускать, — простите, что я… Вы… откуда?

Он хотел сказать «Из какого времени?», но она поняла его так, как считала правильным.

— Я живу в Нью-Милле, мы с вами, в общем-то, соседи, мистер Мейсон.

— Джош…

— Мы с вами соседи, Джош, в хорошую погоду отсюда можно, наверно, разглядеть наш дом. И если вы отпустите мою руку, я покажу вам…

— Извините, — сказал он, и все вокруг подернулось туманом — не реальным, а таким, в который погружается мир, когда сильно волнуешься и видишь только то, что способно вместить сознание, а его сознание способно было воспринимать Кэтти, одну лишь Кэтти.

Когда он очнулся, то обнаружил, что сидит напротив Кэтти за кухонным столом, в доме тихо, включены бра, за окном темно, и, похоже, никого в природе не осталось, кроме них двоих, Кэтти держала в руке огромную чашку кофе и непринужденно рассказывала:

— …А потом мы с Мэгги провалились на экзаменах в колледж, и я пошла работать в магазин игрушек, что на Диксон-стрит, впрочем, вы не знаете, вы, наверно, не часто бываете в Нью-Милле, хотя это совсем рядом…

— Не часто, — согласился он. — А обо мне, знаете, все говорят, что я немного не в себе, потому что построил этот дом в стиле шестнадцатого века, но я не мог поступить иначе и хочу, чтобы вы это поняли…

— Я понимаю, — тихо произнесла Кэтти, поставив чашку на стол. — Я тоже… Мне иногда кажется, что я слышу голос, который говорит: сделай так, и я не понимаю, почему я должна поступить так, а не иначе, но я слушаюсь и делаю, это называется интуицией, и она еще ни разу меня не обманывала. Интуиция подсказала вам, что такой дом сегодня — самое выгодное вложение капитала…

— Вы так думаете? — с сомнением сказал Мейсон. — А по-моему, я построил этот дом для того…

Он замолчал, не в силах произнести фразу, которая уже сложилась в его сознании, он боялся, что сказанные вслух слова нарушат шаткое равновесие, уничтожат ауру разговора…

— Для того… — повторила Кэтти.

— Чтобы однажды сюда приехала экскурсия из Нью-Милла, и я смог увидеть вас такой, какой всегда себе представлял. Я люблю вас, Кэтти.

Все. Слова сказаны, будь что будет.

Кэтти. Воплощение той, кто будет ждать его в полночь. Он объяснит ей. Она поймет. Прошло четыре века, и Кэтти воплотилась в новом теле, это так естественно…

Мейсону и в голову не пришло, что, вновь воплотившись, Кэтти не могла оставаться призраком, он не подумал об этом, потому что не верил в реинкарнации, как до поры до времени не верил в существование привидений.

— Вы совсем меня не знаете… — пробормотала Кэтти, но слова, произнесенные Мейсоном, не были ей неприятны.