Дрейк. Пират и рыцарь ее величества - Владимир Шигин

— Не желаем возвращаться! Все желаем разделить вашу участь!

— Тогда хорошо, господа, — выдержав паузу, согласился Дрейк. — Пойдете ли вы со мной в дальнейшее плавание по доброй воле или нет?

— По доброй! По доброй! — закричали все вокруг.

— В таком случае, господа, — продолжал Дрейк, — от кого вы хотите получать жалованье?

— От вас! — был единодушный ответ.

— В таком случае скажите мне, хотите ли вы получить жалованье сейчас или доверяете мне оставить его у себя? — перешел уже ближе к делу Дрейк.

— Конечно же мы полностью доверяем вам! — снова закричали матросы.

После этого Дрейк демонстративно забрал у баталера с "Елизаветы" ключи от судовых кладовок. Затем повернулся к капитанам Винтеру, Джону Томасу и Томасу Худу.

— Я отстраняю вас от капитанских обязанностей!

Те в полном недоумении воскликнули:

— Но за что?

— Ваша вина слишком очевидна! — нахмурил брови Дрейк. — Все вы были свидетелями преступления, совершенного Томасом Доути, в котором тот полностью признался!

Капитаны недоуменно переглядывались, такого оборота они не ожидали.

— А я ведь полностью доверял Доути, считал его моей правой рукой. Это знают все! — повысив голос, продолжал Дрейк. — Но вы не знаете, что королева приказала Доути никому не рассказывать о цели плавания, и особенно лорду Берли, который связан с испанцами. Но Доути вероломно выдал план нашего плавания лорду Берли. Вы все слышали, как он в этом сам признался на суде. Предательство Доути грозит нам тем, что впереди нас уже давно поджидают испанские эскадры! Несмотря на все это, я даю слово джентльмена, что больше казней не будет. Я больше ни на кого не подниму руку, хотя среди нас есть такие, которые этого вполне заслуживают!

Слова Дрейка произвели большое впечатление и на капитанов, и на матросов. Но если первые пребывали в полной растерянности, то вторые с восторгом ловили каждое слово своего адмирала.

— Есть люди, — продолжал между тем Дрейк, — старающиеся мне повредить. Они распространяют слухи о том, что на это путешествие дали деньги некие темные личности. Но я хочу рассказать вам, как было на самом деле. Лорд Эссекс написал обо мне государственному секретарю Уолсингему как о человеке, который лучше, чем кто другой, может сражаться с испанцами, имея в виду мой опыт и практику. Уолсингем встретился со мной и рассказал, что Ее Величество, оскорбленная испанским королем, желает отомстить ему. И он показал мне план действий, прося под ним подписаться. Но я отказался это сделать, потому что Бог может отозвать Ее Величество к себе, а ее наследник вдруг заключит союз с королем испанским, и тогда моя подпись будет меня уличать. Вскоре королева потребовала меня к себе и сказала приблизительно так: "Дрейк, дело в том, что мне хотелось бы отомстить королю Испании за нанесенные мне обиды". Потом добавила, что я единственный человек, который может это сделать, и она хочет выслушать мой совет. Я ответил Ее Величеству, что в самой Испании мало что можно сделать и что лучшее место для нанесения удара испанцам — это их Индия".

Упоминания в качестве свидетеля своей честности и бескорыстия королевы вызвало у матросов восторженные крики.

В подтверждение своих слов Дрейк показал собравшимся запись королевы на пай в 1000 фунтов и ее автограф. А в довершение привел слова Елизаветы, что, если кто-нибудь из ее подданных сообщит об экспедиции Дрейка испанскому королю, тому не сносить головы.

— Поэтому вы теперь понимаете, что, отдавая под суд Доути, я лишь исполнял повеление нашей королевы. Ну а теперь, господа, подумайте о том, что мы сделали. Мы уже столкнули между собой трех могущественных государей: Ее Величество, короля испанского и короля португальского. Если наше плавание не завершится успехом, мы не только станем посмешищем в глазах наших врагов, но также станем вечным пятном позора на лице нашей родины. Потому я и призываю всех вас к верности своему долгу! А теперь я прощаю всех капитанов и предлагаю им приступить к исполнению их обязанностей!

На этом Дрейк завершил свою воспитательную работу с подчиненными. Надо отдать должное, что в данном случае Фрэнсис оказался на высоте. Перед решающими событиями экспедиции он ловко нейтрализовал всех недовольных и обеспечил себе полную поддержку команд. Можно было выходить в море. 17 августа флотилия Дрейка снялась с якоря.

* * *

Теперь под началом Дрейка было всего три судна: "Пеликан", "Златоцвет" и "Елизавета".

20 августа флотилия миновала огромный мрачный утес — мыс Девственниц (у испанцев мыс Девы Марии).

— Друзья, сегодня особый день. Мы выходим в Великий океан, который я увидел пять с половиной лет назад с дерева в панамской саванне!

В ознаменование столь достопамятного события Дрейк велел на всех трех судах спустить марсели в честь английской "королевы-девственницы".

Но этим Дрейк не ограничился.

— Пользуясь властью, мне данной, я приказываю именовать впредь судно "Пеликан" "Золотой ланью"! — распорядился он.

Английские историки считают, что и здесь Дрейк поступил весьма предусмотрительно. Дело в том, что золотая лань венчала фамильный герб фаворита английской королевы Христофора Хеттона. Таким образом, Дрейк убивал сразу двух зайцев: королеве не могла не понравиться организация торжества в честь прохода мыса, который олицетворялся с ее добродетелью, да и внимание к своему любимцу тоже. Что же касается самого фаворита, то тот отныне вообще должен был стать главным союзником Дрейка после возвращения того из плавания.

"Золотая лань". Реплика

Согласно запискам да Сильвы, корабли Дрейка шли этот и весь следующий день вдоль мыса Девственниц, а миновав его 22 августа, стали на якорь у входа в Магелланов пролив.

Спустя день английская флотилия, пользуясь попутным ветром, втянулась в неизвестный пролив.

И сегодня Магелланов пролив пользуется у мореплавателей не слишком доброй славой. Навигационная обстановка там сложная. Ширина пролива в наиболее узких местах не превышает трех миль, что для судов с парусным вооружением делаю его форсирование весьма сложным. При этом пролив весьма извилист, берега скалисты и обрамлены подводными камнями. А ведь у Дрейка не было никаких карт, и идти приходилось почти на одной интуиции.

"С очень высоких, покрытых льдом гор, — вспоминал священник Флетчер, — дуют сильные и холодные ветры, и кажется, будто каждая гора шлет свой особый ветер. Иногда он дул нам в спину и гнал нас вперед, иногда то с левого, то с правого борта, иногда относил за час назад на такое расстояние, которое мы проходили за несколько часов. Но хуже всего было тогда, когда два или три этих ветра дули одновременно с такой силой, что образовывались смерчи, или, как говорят испанцы, торнадо, и начинался страшный ливень. Кроме того, море в проливе так глубоко, что невозможно стать на якорь".