Мы уходим последними… Записки пиротехника - Виктор Иванович Демидов

оправу. Оно должно оставаться таким, как было: черным, безобразным, обугленным. Настоящим памятником.

Я не раз думал об этом в те дни, когда мне доводилось бывать на печальных развалинах еще одного бывшего дворца. Опаленный войной, он стоит в огромном прибрежном парке. Мы провели в нем долгих семнадцать дней.

Какой-то досужий журналист, измеряя чувства арифметикой, вынес в заголовок очерка о тех днях сенсационную фразу: «Семьдесят два часа в заминированном подвале!» Я не подсчитывал, сколько нам выпало этих часов, знаю только, что и для меня и для моих товарищей, которые там были, каждый из них – на всю жизнь.

Больше всех из пиротехников нашей группы не повезло капитану Пучкову. Рванувшаяся в полуметре от него мина надолго уложила Володю в госпиталь.

Вторым невезучим был старший лейтенант Посредников. Выезда не проходило у него без приключений, как мы тогда говорили, «дипломатического характера». В тот день, когда, собственно, начались самые хлопоты в Знаменском дворце (судя по дневниковым записям, это было 11 февраля 1958 года), Ивану не повезло дважды.

– Не поеду больше! К черту! Я пиротехник, а не участковый уполномоченный. Пусть милиция себе нервы треплет. Это их дело. А меня увольте! – кипятился он.

– Что случилось, Иван Никифорович? Что вы, право?.. Нельзя же так… – недовольно заметил ему подполковник Игорь Владимирович Букарев, с трудом терпевший частые эмоциональные всплески моего товарища.

– Дыши носом, Иван Никифорович, и давай на полтона ниже. Мешаешь работать, – скомандовал ему Виктор Борисович Дарский, еще один наш сотрудник.

«Разрядившись», Посредников подсел к моему столу и начал рассказывать уже спокойнее:

– В Ломоносове я заявку не выполнил… Повели нас, понимаешь, к этому деду, а он не дает ничего делать. У него там не один, а четыре снаряда! В фундаменте, под каждым углом, по бетонобойному вместо бутового камня заделаны. «Не мешают, – говорит, – и все тут. Я никого не вызывал и углы ломать не дам. Соседи вызывали – с них и спрашивайте, а мне дом самому нужен». Взял во дворе и спустил здоровенного пса, а сам за калитку вышел и препятствует. «Нет, – говорит, – такого закона, чтобы углы ломать. Давайте, – говорит, – бумагу от прокурора, и переселяйте меня тогда в новую квартиру…»

– Ну, а ты?..

– А что я? Где я ему квартиру возьму? Да там и из милиции были и из горсовета… Протокол составили, на горсовете будут разбираться…

– А в Знаменке? – спросил его Букарев.

– В Знаменке, товарищ подполковник, тоже не дают, – вздохнул Посредников.

– Как это так – не дают?

– Да нет, семнадцать штук мы взяли, а больше вот… Весной один местный решил себе погреб устроить. Стал копать – ящики увидел. Говорит – не придал значения. Стенки из них соорудил, пол выложил, картошку засыпал… А прочитал про Курск – помните, в «Комсомольской правде» было? – ну и испугался… А сейчас опять не дает: за картошку боится. Пятнадцать снарядов и два целых выстрела взяли, а остальное все равно сейчас не достать: морозом сковало…

На следующий день в Знаменке побывала комиссия, в состав которой включили и меня. Сохранился черновик акта, который был тогда составлен. «Осмотром развалин бывшего дворца и опросом местных жителей, – писалось в нем, – установлено, что в период войны в поселке Знаменка (в границах нынешней птицефабрики) располагался крупный немецкий склад боеприпасов. В результате действия нашей авиации и партизан склад был частично разрушен и брошен немцами при поспешном отходе.

…В настоящее время боеприпасы в хаотическом состоянии находятся под обрушившимся перекрытием здания, смерзшимся мусором и землей. На основании существующего Положения все боеприпасы склада, как подвергшиеся действиям взрыва и пожара, признаются особо опасными».

Комиссия решила, что было бы безумием разрабатывать этот смерзшийся монолит из камня, земли и снарядов зимой. Дворец оградили забором из колючей проволоки, всюду вывесили предупредительные плакаты, выставили охрану. Мне поручили хорошенько подготовиться к предстоящей летом работе. На очистку дворца выделялась специальная группа под командованием опытного фронтового сапера, недавнего выпускника военно-инженерной академии имени В. В. Куйбышева майора Владимира Парфеновича Сурты.

И вот – наступило…

…Часов до шести утра над старинным парком висит сонная патриархальная тишина. Не слышно ни людей, ни автомобилей, ни радио… Пока где-то в половине седьмого не раздастся радостный крик исскучавшегося за ночь дневального: «Подъем, рота! Подъем!..»

От этого крика дребезжат стекла, испуганно шарахаются в небо голуби, поднимается страшный шум во дворе птицефабрики. Через несколько минут начинают громыхать многочисленные двери, раздаются голоса, топот, фырчание моторов…

Поселок просыпается разом, по единой команде.

И хотя команды заслышались здесь недавно, к ним уже привыкли так, будто и они испокон веку неотъемлемое этого тихого лирического местечка. Повинуясь им, люди наскоро собирают все самое необходимое, получше укутывают детей и спешат из дому.

В половине восьмого появляется комендант поселка с участковым милиционером, и начинается традиционный обход. Редкий день обходится без скандалов. Жителям надоело уже мытариться, надоело с утра до вечера слоняться по улицам Петродворца, ждать, когда снимут с дорог и тропинок оцепление и можно будет, наконец, пробраться домой… До следующего истошного крика дневального.

Долгих десять дней прошло с того самого часа, как мы расположились в поселке, в некогда богатых владениях князя и адмирала Знаменского, родственника последнего из российских царей. И все дни по специальному решению Петродворецкого горисполкома ровно в половине восьмого жители закрывали свои квартиры и покидали поселок, ставший «опасной зоной». Только после этого мы спускались в подвалы и принимались за снаряды.

Сегодняшний день у нас начался с маленького «чрезвычайного происшествия» или, по мудрому выражению коменданта поселка, «с элемента разложения».

Ровно через полчаса после того, как в зоне остались только мы да прикомандированные к нам «официальные лица», бдительный участковый обнаружил в одной из закрытых квартир кипящий чайник. Тщательное наблюдение – через щелочку в занавесках – никаких результатов не дало: квартира казалась необитаемой.

О происшествии доложили Сурте. Он хмуро выслушал сообщение уполномоченного, досадливо скривился и приказал:

– Прекратить работу! Всех из подвала – долой!

– Да стоит ли, товарищ майор? – возразил участковый. – Там, может, и нет никого… Из-за одной несознательной…

– Ну как это «нет», когда есть? За час этот чайник расплавился бы давно. Будем делать все так, как положено быть. А сознательная, несознательная – для нас все люди. Я получил приказ.

Тщетные поиски виновницы были поистине уморительными. Мы злились и смеялись одновременно. Наконец, когда чайник и на самом деле был готов расплавиться, а уполномоченный с комендантом всерьез принялись за дверь, щелкнул замок, и на пороге появилась хозяйка квартиры.

– Ах, чтоб тебе! – разразился проклятиями комендант. –