1661 - Дени Лепе

— Я счастлив снова видеть вас в Риме, дорогой д'Орбэ! Когда приехали? Доставила ли вам поездка удовольствие? Какие вести привезли из нашей столицы?

Архиепископ крепко сжал руки Франсуа д'Орбэ в своих ладонях. Несколько растерявшись после такой скороговорки и премного удивившись неожиданному проявлению доброжелательства, архитектор не знал, с чего начать.

— Тысячу раз благодарю за то, что приняли меня сегодня утром, монсеньор. Рад снова встретиться с вами в этом городе и, главное, видеть вас в добром здравии.

— Садитесь же, — сказал Поль де Гонди, указывая на кресло.

— Монсеньор, я прибыл, как мы и условились, чтобы показать вам эскизы росписи ширм, которые вы пожелали видеть, — проговорил архитектор, достав из сумки свитки и передавая их архиепископу.

— Какая прелесть, просто изумительно! — восхищался Гонди, тщательно просматривая наброски угольным карандашом, изображавшие самых знаменитых героев Древней Греции. — А когда вы сможете нанять мастеров, чьи таланты так нахваливали? Теперь, после того как я увидел эскизы, мне не терпится насладиться окончательным результатом.

— Ваше нетерпение, монсеньор, льстит мне. Думаю оправдать ваши ожидания нынешним же летом.

— Прекрасно, замечательно! Мне говорили, будто Мазарини совсем плох? — внезапно переменив тему, спросил архиепископ. — Неужто и в самом деле есть надежда, что французское королевство скоро избавится от этого негодяя?

— Монсеньор, вот уже несколько дней первый министр не покидает спальни, и, кроме того, он распорядился, чтобы секретари привели в порядок его бумаги…

— Дабы надежней скрыть постыдные источники своего состояния! — вспыхнув, прервал его Гонди. — Божьей милостью скоро я буду наконец отомщен за все годы поругания. Ваши слова подтверждают мои сведения. У меня, знаете ли, сохранились крепкие дружеские связи, ведущие до самых дверей в королевские покои.

Архитектор подумал, что был прав, испросив аудиенции. Даже в ссылке этот человек, стоявший в 1648 году во главе фрондеров, похоже, сохранил глаза и уши по всему Парижу.

«Остается узнать, способен ли архиепископ парижский замыслить новый заговор, объединив вокруг себя бывших сторонников Фронды и таким образом сыграв нам на руку, что было бы как нельзя кстати», — подумал д'Орбэ.

— Боюсь, однако, как бы Мазарини и на сей раз не удалось повлиять на судьбу, — продолжал между тем архиепископ, чье лицо вдруг обрело беспокойное выражение. — Этот прохвост использует последние свои силы, чтобы запустить лапу в государственную казну. Вот увидите, он запрячет в семейные тайники все свое несметное состояние, а большую его часть — наверняка. Должно быть, он уже успел уничтожить компрометирующие бумаги.

На мгновение Гонди запнулся, словно задумавшись над чем-то очень серьезным, и вновь перевел беседу на другую тему:

— Мои парижские друзья убеждены, что можно привлечь к нашему делу наиболее заинтересованные религиозные круги. А вы как полагаете?

Из осторожности д'Орбэ ответил не сразу.

— Взбудоражен весь Париж, монсеньор. За все эти годы от Мазарини пострадало столько людей, что и не счесть. Трудно сказать, какой лагерь одержит верх. При дворе сомневаются, что юный король сможет править в одиночку после смерти своего крестного. В гостиных только и говорят о новых веяниях, которые должны вытеснить из головы государя все, что внушил ему итальянец.

— А народ? — поинтересовался Гонди. — Что слышно в народе? На что он сетует?

— Чаяния его понять непросто. Даже Мазарини, по-моему, перестал замечать с прежней ясностью колебания в душах подданных короля Франции. Такое впечатление, что одна эпоха заканчивается, а другая, с новыми веяниями, только нарождается. За последние двадцать лет Европа пережила больше великих потрясений, нежели за два минувших века. Потрясений зачастую непредвиденных, без голода, без поборов. По моему личному убеждению, судьба королевства будет зависеть отчасти от того, сколь ясно преемники Мазарини смогут понять насущные перемены.

— А как себя чувствует наш милостивый господин Кольбер?

— С присущим ему рвением исправно служит своему господину, — ответил Франсуа д'Орбэ.

Архиепископ покачал головой и снова погрузился в раздумье.

— Вы правы. Смерть Мазарини породит глубочайшие потрясения. Все зависит от того, кто встанет у власти, — продолжал свое д'Орбэ. — Завтра должность первого министра будет свободна, а претендентов на нее может оказаться предостаточно.

— Никола Фуке, к примеру… — голос архиепископа звучал глухо. — Мне говорили, он сейчас снаряжает войско в своих владениях на Бель-Иле. И вы, как архитектор дворца, который суперинтендант финансов строит в Во-ле-Виконт, наверняка знаете об этом больше моего, дорогой д'Орбэ?

Архитектор понял, что на этом их беседа о судьбах королевства закончилась.

— Боюсь, монсеньор, у меня на сей счет нет никаких сведений.

Поль де Гонди был явно не расположен высказываться о Фуке, равно как и обсуждать виды на будущее королевства. Беседа обрела более легкий характер, и архитектор заметил, что обитатель дворца Фарнезе остался верен ходившей о нем легенде: то был и впрямь человек осторожный, весьма сведущий и, главное, преисполненный гордыни.

Покидая дворец, когда колокола церкви Санта-Беатриче пробили двенадцать ударов — ровно полдень, Франсуа д'Орбэ был убежден, что у бывших фрондеров нет ясной стратегии в преддверии смерти их заклятого врага-итальянца.

«Вот кто облегчит нам задачу», — решил он, обернувшись, чтобы в последний раз восхититься гармоничной планировкой дворцового фасада.

Пыль, поднятая двумя десятками всадников эскорта, клубилась вокруг коней, оседая на синие мундиры рейтаров и застилая вид пассажирам кареты, мчавшейся по дороге из Фонтенбло. Облаченный в расшитый золотом пурпурный плащ, в кавалерийских черных кожаных сапогах, человек, сидевший на почетном месте, пытался разглядеть местность за окнами, одновременно грея руки без перчаток над жаровней, установленной прямо на полу кареты. Франсуа д'Орбэ, разместившийся справа от Фуке, вздрогнул от резкого утреннего холода.

— Скоро будем на месте, — заметил он, наклоняясь к своему соседу. — Видите, вон уже межевые столбы бывшей деревни Во, справа от Ле-Жюмо и слева от Мэзон-Руж и холма, где стоял старый замок, — его камни мы заложили в фундамент. До имения рукой подать.

Никола Фуке не спеша надел перчатки и натянул их плотнее, сгибая и разгибая пальцы.

— Полноте, господин д'Орбэ, сегодня не так уж холодно, да и дорога одно удовольствие, благо я точно знаю: вместо обычных забот меня по приезде ждет отрадное зрелище.

Какое-то время Фуке, казалось, над чем-то размышлял: черты его лица разгладились, зеленые глаза прищурились.