Темная звезда - Вера Камша

Рене, похоже, оценил положение, в котором оказался новоявленный Хозяин, по-своему. Герцог разговаривал с Кэриуном ласково и уверенно. Упомянув, что и ему, Рене Аррою, после гибели отца и братьев пришлось возглавить осиротевший дом, он настойчиво втолковывал лесному духу нехитрую человеческую истину насчет того, что глаза страшат, а руки делают. Затем герцог и дубовичок углубились в деловой разговор, из которого явственно следовало, что дела государственные и дела лесные ведутся примерно одинаково. В конце концов Роману сообщили, что в ночь назначено прощание с прежним Хозяином Ласковой пущи и коронация нового, куда, помимо соседей, приглашены и они.

Рене явно знал, что ни людям, ни даже эльфам не место на сборищах лесных духов. Знал ли это Кэриун, оставалось тайной, но дубовичок был таким трогательным, что Роман оставил свои сомнения при себе, объясняя собственную сговорчивость тем, что во время шабаша можно узнать что-то важное. К сожалению, ожидания его не спешили оправдаться.

Собравшиеся с приходом темноты гости, из уважения к новому Хозяину, пребывавшему в человечьем обличии, и его друзьям, явились в таком же виде. Были они озабочены трагедией, терялись в догадках, но, кроме неясной тревоги, тем более сильной, чем ближе находились их владения к Ласковой пуще, и жутких ощущений, один к одному повторяющих испытанное Кэриуном а Роэбл а Дасто, окрестные Хозяева ничего не поняли. Все были убеждены как в том, что сейчас Осенний Кошмар покинул округу, так и в том, что через владения соседей он не проходил, а просто исчез. В то, что старый Хозяин, погибая, прихватил с собой неведомое зло, не верил никто, хотя попытки убедить в этом себя и других предпринимались. Впрочем, их весьма резко пресекла Болотная матушка.

Госпожа и Хранительница примыкающего к пуще гигантского болота, тянущегося на юго-востоке аж до Последних гор, а на западе сливающегося с родной Роману Озерной Пантаной, явилась в облике сгорбленной старухи с буро-коричневым грубым лицом и неожиданно прекрасными глазами цвета весенней листвы. Матушка вызвалась, пока суд да дело, приглядывать за осиротевшим Лебяжьим озером и лесными ручейками, за что снискала огромную благодарность дубовичка.

Во время поминального пира, устроенного у корней увядающего на глазах неохватного дуба, служившего обиталищем прежнему хозяину и мерилом его силы и власти, болотница помалкивала, хитро оглядывая неожиданных гостей. Роман-Александр готов был поклясться, что старуха что-то знает. Другие гости (а собралось их не так уж и много) чувствовали себя не в своей тарелке. Страшная судьба Хозяина и Хранителей Ласковой выбила нечистую силу из колеи. Может, впервые за минувшие со времени битвы Духов тысячелетия они столкнулись с угрозой и растерялись. Ни Хозяин Каменной осыпи, ни Хозяйка Соснового холма, ни другие не знали, что им теперь делать. Их мир, казавшийся таким простым и незыблемым, мир, которому могли угрожать только люди, да и то не сейчас, а много-много лет спустя, покачнулся. Неудивительно, что так же, как утром Кэриун а Роэбл, они признали за пришельцами право задавать любые вопросы и с готовностью на них отвечали.

Ночь перевалила за половину, когда Роману и Рене удалось кое-что выудить. Хозяйка Соснового холма — высокая, стройная, с янтарными глазами и роскошным плащом серебристо-зеленых волос — вспомнила, как несколько дней назад бор заполонили тысячи чужих птиц. Крылатые беглецы были насмерть перепуганы, в их головенках запечатлелись туманно-серые змеи, душащие за шею, выпивающие яйца, вползающие в гнезда. Водяной, обитающий в речке Быстрице, куда впадал вытекающий из Ласковой пущи ручей, чуть не задохнулся от принесенного с водой страха, стоившего жизни немалому числу рыб и рыбешек. Всей его силы (а Быстрица — река немалая) едва хватило, чтоб обезвредить отраву. Погибшую рыбу пришлось сплавить вниз по течению Хозяину Больших Вод, потому что даже самый завалящий рак не желал ее есть. Владелец Каменной осыпи рассказал о промчащихся в страхе оленях и кабанах. Но самым важным свидетелем оказался молодой пылевичок, живущий на проезжей дороге. Бродяжка поведал, как однажды утром вдоль тракта скользнуло НЕЧТО.

Что это было, он не понял, но его охватил холод, от которого бедняга оправился только на следующий день. Высказавшись, духи сразу успокоились, как дети, рассказавшие о беде старшим, которые могут все исправить. Кэриун прищелкнул пальцами, и меж корней засыхающего дуба прорезалось холодное голубое пламя, мгновенно охватившее гигантский ствол. Молодой Хозяин вскочил, выбежал на залитую мечущимся колдовским светом поляну, на какое-то время замер, а потом резко подпрыгнул, приземлился на одно колено, вскинул руки вверх и вновь подпрыгнул, перекувыркнувшись в воздухе и издав пронзительный звенящий вопль.

Роману, привыкшему к изысканным эльфийским балетам, веселой человеческой пляске и гномьим танцам-шествиям, прыжки Кэриуна показались дикими и нелепыми. Но только сначала. Танец захватывал. Хозяин пущи издавал резкие ритмичные крики, которым стали вторить все остальные. С места вскочил водяной и присоединился к пляске, двигаясь на свой манер, но странным образом его быстрые текучие движения сочетались с движениями Хозяина пущи. Ритм убыстрялся, все больше Хозяев втягивалось в танец. Образовался круг, в середине которого бесчинствовал Кэриун. Другие отплясывали кто во что горазд, придерживаясь, однако, заданного дубовичком темпа.

Роман изо всех сил сдерживал себя, чтобы не присоединиться к беснующейся нечисти, Рене же счел скромность излишней. Бард с удивлением смотрел, как адмирал, оказавшись между Хозяином осыпи и водяным, обнял соседей за плечи, заставив двигаться в едином порыве. Водяник с готовностью обхватил за шею Хозяйку сосен, та, тряхнув серо-зеленой гривой, положила точеную руку на плечо пылевичку, в свою очередь обнявшему соседа. В мгновение ока круг замкнулся. Танцующие понеслись в безумном хороводе, выкрикивая какие-то одним им понятные слова. А посредине продолжал взлетать к небесам в прихотливых прыжках новый хозяин Ласковой пущи.

Роман, не отрываясь, следил за невероятным зрелищем, в глубине души презирая себя за эльфийские предрассудки, не дающие ему слиться с танцующими, и дивясь странному единению духов и человека.

— Кто бы мог подумать, не правда ли, эльф? — Низкий бархатистый голос вывел его из транса, и Роман вздрогнул от неожиданности. Рядом с ним на залитой голубым светом траве сидела старая болотница — единственная, кто не принимал участия в пляске.

— Кто бы мог подумать, — повторила старуха, — что человек поведет за собой Пляску Ночи…

— Он не обычный человек, матушка, — откликнулся Роман.

— Хорошо, что ты это понимаешь…

— Но откуда о нем знаешь ты?

— Знаю, и все. Когда я вас увидела, я поняла, что началось…

— Что началось, матушка?

Болотница какое-то время не отвечала, следя глазами за безумствующим хороводом, потом повернулась к Роману и, сверкнув зелеными очами, властно сказала: «Идем!»

Бард решительно вложил пальцы в протянутую ему сморщенную широкую ладонь. Он уже ничему не удивлялся. В глаза бросились звездные брызги, раздался тонкий мелодичный звон, как от лопнувшей струны, и они оказались на поляне, заросшей ровной мягкой травой и желтыми пушистыми цветами.