Темная звезда - Вера Камша

— К счастью, пока золото у меня свое. Зато матушка полагает, что мне предстоит столкнуться с ядом.

— Это намного интереснее. Ибо тогда мне предстоит узнать, что заставляет одушевленное создание желать смерти ближнему. Вопрос жизни и смерти всегда будет волновать мыслящие существа…

— Манзака, — перебила Болотная матушка, — наши друзья успеют насладиться твоим красноречием по пути. И умоляю тебя, не втягивай ты их в философские споры, у них есть дела поважнее!

— Что может быть важнее поиска истины?! — возмутился Жан-Флорентин, однако тут же перешел к делу: — Есть ли у тебя браслет, адмирал?

— Нет, да и зачем мне он? Побрякушки — это для женщин и придворных бестолочей.

— Ты прав. В мире есть множество вещей, которые нам не нужны. Я думаю, мы легко поймем друг друга. Но в нашем конкретном случае браслет не роскошь. Он нужен из соображения твоей безопасности. Будь добр, сорви вот это ползучее растение и обмотай его несколько раз вокруг правого запястья. Вот так. Очень хорошо.

Философский жаб с достоинством переполз с руки Болотной матушки на руку адмирала и устроился на сорванном побеге. По блестящему телу амфибии пошла сияющая рябь, а изо рта вырвалась ликующая весенняя трель. Рене ощутил легкий толчок и обнаружил у себя на руке браслет червонного золота немыслимо тонкой работы, ибо неведомый ювелир удивительно точно скопировал плеть лесного вьюнка, не упустив даже самых тонких прожилок на листьях.

— Ну вот, — удовлетворенно сказал Жан-Флорентин. — А говорят, Мидас, Мидас… Вот как надо.

— Но зачем мне браслет?

— А как я, интересно, буду незаметно нырять в твой кубок, если у меня возникнет предположение, что содержащаяся в нем жидкость содержит компоненты, опасные для жизни? Чтобы произошла трансформация, я должен вступить в непосредственный контакт с трансформируемой средой. Теперь же я буду восприниматься окружающими как логическое завершение ювелирного изделия. — В подтверждение своих слов философский жаб испустил еще одну трель, и в золото браслета вросла золотая же жабка с алмазными глазами, усыпанная мелкими изумрудами…

— Ну теперь, если меня не убьют разбойники, дабы разжиться золотишком, я могу быть спокоен за свою жизнь, — заметил Рене. — А тебе, приятель, удобно?

— Удобно. Но в любом случае благодарю за заботу. Я преисполнен уверенности, что мы прекрасно дополним друг друга.

На этот раз адмирал не нашелся что ответить.

В лагерь возвращались молча. Они слишком устали, чтобы обмениваться впечатлениями. Рассвело. Лошади продирались сквозь кусты, задевая боками мокрые от росы ветки, капли падали на путников, но их прикосновение не было неприятным. Вдалеке заржала лошадь, и вороной конь адмирала откликнулся на приветствие.

— Подъезжаем, — заметил Аррой, — и хорошо, а то я промок насквозь, — он задумчиво перебирал поводья. Роман гадал, скажет он что-то важное или подождет. Рене повернулся к собеседнику и заметил:

— Духи оказались настолько вежливы, что предстали перед нами в почти человеческом обличии, а не в виде каких-нибудь коряг или булыжников.

— Нет, монсигнор, они не были любезны. Они были настолько напуганы, что не могли скрывать свой истинный облик. Вы, разумеется, не знаете, что когда-то Хозяева и эльфы были одним народом — Перворожденными. Потом их дороги разошлись. Большинство… (Роман запнулся, потому что чуть не сказал «большинство из нас»), большинство эльфов предпочли вести ту же жизнь, что и люди. Возникали поселения и города, развивались ремесла, плелись интриги…

Перворожденные отгораживались стенами от дикой природы, душой которой они были изначально. Но некоторые становились отшельниками, храня и оберегая те места, в которых жили, — леса, холмы, реки, озера… Постепенно они отдалились от себе подобных, как бы растворясь в окружающем их мире. Хозяева приобретали все больше черт, роднящих их с местом, которое поклялись оберегать их предки. Даже сама внешность эльфа и человека им опротивела, они стали менять свой облик в соответствии с тем, что их окружало, но в минуту смертельной угрозы вновь стали самими собой. То, что Хозяева охотно показались нам, — знак того, что в мире что-то случилось. Вы — политик и воин, адмирал Рьего, скажите, когда возможны союзы между врагами?

— Когда всем грозит еще более сильный враг…

— Так вот, нам сейчас угрожает нечто такое, что Хозяева забыли свой тысячелетний раздрай не то что с эльфами — с людьми! Они по своей природе куда более чуткие, чем мы, и почуяли опасность раньше остальных. Страшно даже вообразить, что могло их подвигнуть на это.

К несчастью, Хозяева теперь слишком неповоротливы, слишком привязаны к своему обиталищу, которое дает им силы и саму жизнь. А угроза пришла откуда-то извне, и действовать предстоит нам… — Роман запнулся, но пока не стал обрушивать на Арроя свою собственную историю и закончил — Нам, людям…

— Ну, мы тоже в стороне не останемся, — заверил Жан-Флорентин.

— Знаешь, друг Роман, — герцог натянуто улыбнулся, — если мы в начале нашей дороги нашли Болотную матушку и имеем честь путешествовать в обществе философской жабы, то что ждет нас в конце? Золотой дракон с голубыми глазками?

— Не знаю, — медленно и очень серьезно ответил либр, — не знаю, но все может быть…

2228 год от В. И. 12-й день месяца Медведя.

Утро. Таяна. Высокий Замок.

— Это ты, Шандер? — Стефан оторвался от толстой книги с потрепанным временем тисненым кожаным переплетом. — Помоги мне добраться до окна.

Высокий темноволосый мужчина привычным жестом обнял больного за плечи, осторожно перевел через богато убранную комнату и помог опуститься в кресло. Стефан криво усмехнулся:

— Что, Шани, не думал, что будешь таскать меня на руках?

— Мой принц…

— Прекрати. Ты никогда не называл меня так раньше, не называй и теперь. Хоть я и калека, но память не потерял.

— Хорошо, Стефан. Знаешь, Бельчонок (при помощи Казимиры, конечно) испекла для тебя что-то замечательное и ждет под дверью….

— Ты все еще думаешь, что меня потихоньку травят, и пытаешься принять меры? Вздор. Если меня чем и опоили, было это осенью, и хватило одного раза.

Шандер недоверчиво покачал головой:

— Чем же ты объяснишь, что четыре дня назад тебе полегчало, вчера ты даже смог спуститься к обеду, а ночью болезнь вернулась?

— Не знаю, может, совпадение… — принц откинулся на спинку кресла и закрыл глаза, — посиди со мной немного, Шани. А то я все читаю и читаю, за всю свою жизнь не прочел столько, как за эти проклятые десять месяцев. Хорошо хоть Иннокентий завалил меня книгами, похоже, он собрал у себя все, что когда-то было написано.

— Ты становишься богословом…

— Отнюдь нет. Иннокентий, как и все эландцы, в глубине души язычник, а любопытство родилось раньше его. То, что он мне дает, к Церкви имеет весьма отдаленное отношение. Если вообще имеет. Впрочем, все эти святые, пророки и столпы веры когда-то жили, ссорились, мирились, что-то кому-то доказывали и в конце концов умирали…. Что ты так на меня смотришь?