Мир велик, и спасение поджидает за каждым углом - Илья Троянов

АЛЕКС. Screen

Сегодня здесь побывал техник, чтобы проверить экран — так здесь называют окно. Проведя в больнице несколько недель, человек вправе претендовать на новую программу, правда, выбор не так уж и велик, но вид степного пейзажа осточертел мне до невозможности, а горы я не переношу. Потому я заказал лес. Вообще искусственное окно — это очень неплохая выдумка. Реальный вид из окна действует на меня удручающим образом, две слишком большие и уродливые амфоры; мы в них храним сердце старшей сестры, сказал санитар, — шутка такая, у нашего санитара юмор носит патологический оттенок, — если мы ампутируем твое, его тоже поместят в эти амфоры. Позади амфор виднеется угол автостоянки и еще навес. А ухоженный сад расположен по другую сторону здания. Впрочем, не знаю, даже если бы из окна открывался более приятный вид, тягаться с экраном он бы все равно не смог.

Пришел техник, чтобы устранить мелкие неполадки — по краям экран мерцал, — и попутно начал объяснять мне устройство прибора, хотя меня это нисколько не занимало. А вы знаете, как изображается течение дня? Картина, которую я могу видеть, переходит от утреннего освещения к дневному, от дневного к вечернему, а ночью на ней сверкают звезды. Причем все это на экране размером два метра на три. Здорово, по правде говоря. Не было никакой возможности остановить поток речей, изливавшихся из техника. За тридцатипятимиллиметровым слайдом, ну, например, степной пейзаж — как раз тот, что я просил заменить, перебил я его, — расположен источник света, в котором электронные часы за сутки 650 раз меняют степень освещения. Этот процесс выражается в подвижности картин — деревья, которые гнутся под порывами ветра, волны, которые разбиваются о скалу, облака, которые плывут по небу, метеорологам можно поручить изобразить все явления природы вполне реалистично, с кучевыми облаками, циклонами, зарницами и тому подобным. Мне это показалось очень интересным. Но когда я выразил технику свои восторги, он меня разочаровал: до тех пор пройдет еще по меньшей мере год, а то и два. Тогда я заверил его, что при существующем положении вещей он смело может зачислить меня в ряды постоянных пользователей.

ПОСРЕДИ НЕКОЕЙ КОМНАТЫ СТОИТ САМОВАР, предмет вполне благородного происхождения, он родом из Ташкента, из Киева, из прошлого века. Самовар стоит на стеклянном столике и дожидается пробуждения жажды. На потолке лампа дневного света. Она источает холод. Краски полотнищами ложатся на прозрачный стол. Мало-помалу накапливается жажда. Пластиковые стаканы стоят там, где никогда прежде не стояли. С красными надписями. Рука в обручальном кольце, огромная, как жажда, рука, вторгается в помещение, вынимает из стопки верхний стаканчик и подставляет его под кран самовара. Чаепитие в комнате с ковром, который мягко поглощает все краски. Медленно, вдумчиво отвернут кран над пластиковым стаканом с красной надписью, и тогда из самовара течет, нет, не течет, из самовара шипит переливается брызжет холодная брызжет темная пенится пузырьками COCA-COLA welcome to the show[11], чистейшая кола в оригинальном исполнении. Поднеси стаканчик к губам, выдуй залпом, не закручивай кран, помилуй, там же еще полно колы, кола сделает тебя high and happy[12], отставь стаканчик в сторону, возьми второй, выпей первый, подставь второй, выпей второй, наполни третий, наполни первый, выпей третий, потом первый, наполни третий, выпей второй, возьми четвертый, и еще, и еще, оно булькает, и брызжет, и шипит, ну как, еще хочешь, o yes, теперь тебе хочется еще, теперь тебе опять хочется, вот они, хватай их, бери их, все эти чудненькие миленькие маленькие стаканчики с красной надписью, ах как вкусно, я знаю, я знаю, как это вкусно, век бы так пил, never ending[13]пить и пить, drink and drink and drink again[14], никогда не завертывай кран, плясать вместе с красками, с mellow-yellow[15]или с розовой, have another drink, have another dance[16], а теперь убери-ка эти нудные белые стены, они и сами упадут, достаточно легкого толчка, теперь у тебя хватит сил, помещение растет, стук-бряк, была стена — и нет ее, здорово, а теперь выходи, отсюда, ту-ту-ту, здесь сияет солнце, о да, сияет, you are the sunshine?[17]ты прихватил с собой какое-нибудь питье? и зря, дурачок ты, здесь этого питья выше головы, здесь нет невозможного, здесь все возможно, и все будет для тебя сделано, have some fun…[18]великое спасибо самовару, я уже в пути, свершилось, оно свершилось, я вырвался, солнечный свет слепит, но вот запахи такие, как надо, запахи правильные, воздух свежий, он способен пробудить к жизни все, и голоса приветливые, довольные, дети, которые у меня в ушах съезжают по желобу прямо в воду. Тут есть и еще кто-то, симпатичный, учтивый господин средних лет в строгом костюме, он пожимает мне руку, кто-то хлопает меня по спине, кто-то открывает передо мной дверцу машины, приглашает садиться, кто-то оборачивается ко мне, и кто-то спрашивает: «Куда прикажете вас доставить, мистер Васко Луксов?»

И осчастливленный товарищ Луксов продолжает спать сладким сном.

АЛЕКС. Лес

Лес себя оправдал, нет сомнений, что это мой излюбленный пейзаж. Я разглядываю лес с поля своей кровати, эти поблескивающие зеленые тона, которые успокаивают человека, да еще как успокаивают. Порой меня охватывает желание протянуть руки и запустить их в зелень, я бы куда как охотно убежал в лес — и вот уже я карабкаюсь по искривленному стволу, осторожно, осторожненько, не соскользнуть бы, босиком оно, пожалуй, лучше. Чуть не сверзился, надо крепче держаться. Выше и выше, к большому суку. Я сажусь на него, я болтаю ногами, у меня ободраны коленки, у меня длинные серые носки с красной полоской на эластичной манжетке. Физкультура всегда бывает последним уроком перед обедом, вот она кончилась, каждый из нас обедает на свой лад, одни покупают жвачку и пастилки, но только не я, моя мать готовит гораздо лучше, а к тому же она могла бы обидеться, надумай я принести к салату какую-нибудь сосалку… Лес расположен по дороге к дому. Или, скажем, почти по дороге, ради него вполне стоит сделать небольшой крюк.

Поздно, день после домашних заданий на исходе, я даже не смог бы пересчитать птиц, которых видел. Птиц, чьи имена мне известны, и птиц безымянной красоты. Я наклоняюсь, глаза мои раскачиваются над ручьем, который в течение дня меняет свой цвет, раскачиваются над обрызганными водой обломками скал и замшелыми камнями. Покуда у меня не начинает кружиться голова и я не откидываюсь на сплетение ветвей, не закрываю глаза, а потом еще какое-то время продолжаю спокойно раскачиваться. Птицы щебечут. Большое спасибо, техник. Все было бы лишь вполовину так красиво, не щебечи эти птицы.