Иван Грозный. Жены и наложницы "Синей Бороды" - Сергей Нечаев

Потом русская армия двинулась на Полоцк — древний русский город, некогда захваченный врагами и превращенный в мощную пограничную крепость, закрывавшую дорогу на литовскую столицу Вильно.

Полоцк в то время был крупнейшим и богатейшим городом Великого княжества Литовского, и там армия Ивана Грозного могла рассчитывать на приличную добычу.

8 февраля 1563 года начался обстрел Полоцка тяжелой артиллерией. Огромные ядра в нескольких местах пробили стены, и в городе начался большой пожар, в котором сгорело около трех тысяч дворов. Передовые войска Ивана Грозного ворвались в город, и среди страшного пожара завязался упорный бой, шедший с переменным успехом, пока не подошло подкрепление. В конечном итоге, 15 февраля Полоцк пал.

Н. М. Пронина по этому поводу пишет: «Капитуляцию Полоцка принял лично сам царь. Рядом стояли двоюродный брат государя князь Владимир Андреевич Старицкий и бывший казанский хан Александр Сафа-Киреевич, также принимавшие участие в походе. Мы не беремся представить, какие чувства переполняли душу Ивана в тот миг, когда перед ним торжественно склонили знамена разгромленного противника, когда поднесли ключи от древнейшего русского города, вновь возвращаемого Отечеству. Вспоминал ли он прошлое? Думал ли о будущем? Лучше всего говорят об этом его собственные строки, в те же дни адресованные им владыке Макарию: Исполнилось, — писал царь, — пророчество русского угодника, чудотворца Петра Митрополита, о городе Москве, что взыдут руки его на плещи врагов его: бог несказанную милость излиял на нас недостойных, вотчину нашу, город Полоцк, в наши руки нам дал. Он был счастлив. Он был горд».

В самом деле, Иван Васильевич имел право гордиться этой победой.

В Москву тут же были отправлены повозки, груженные золотом и серебром, отобранными у самых богатых жителей Полоцка. Это был большой торговый город, город евреев — и их насильно крестили. А тех, кто отказывался, недолго думая, утопили в холодных водах Двины. Больше всех лютовали воины-татары, которые предали смерти нескольких католических священников, а их храмы разграбили и стерли с лица земли.

Так Иван Васильевич стал еще и великим князем Полоцким. После этого он предложил польскому королю мир при условии, что тот отдаст ему всю Ливонию и свою сестру в придачу. Последнее выглядит просто дико, ведь она была замужем, да и Грозный тоже был женат. Но царь сказал, что сестру короля можно держать в качестве заложницы, оказывая ей всяческое уважение.

Естественно, Сигизмунд II Август никак не ответил на подобные предложения, и армия Ивана Грозного продолжила грабить Великое княжество Литовское, угрожая уже городу Вильно. Тогда польский король, изрядно обеспокоившись, направил гонца к крымскому хану Девлет-Гирею с советом воспользоваться ситуацией и попытаться захватить оставшуюся без защитников Москву. К счастью, хан по здравом размышлении на тот момент решил не прислушиваться к совету (Москву он сожжет позднее, в 1571 году). И все же, к великой радости Сигизмунда II Августа, уже изрядно измученный походом Иван Грозный не стал развивать свое победоносное наступление и возвратился в Москву, оставив в завоеванных городах сильные гарнизоны.

* * *

На обратном пути царя встретила радостная весть — в марте 1563 года царица родила ему сына, названного Василием.

Но и этот ребенок не радовал Ивана Васильевича долго: прожив всего пять недель, он заболел и 6 мая того же года скончался. Его похоронили в царской усыпальнице в Архангельском соборе.

Принято считать, что после этого несчастья царь уже не проявлял больше к своей жене никакого интереса.

* * *

Страшный 1563 год принес еще несколько смертей. После невинного младенца Василия 24 ноября 1563 года тихо скончался младший брат царя Юрий Васильевич. Он тоже был погребен в Архангельском соборе, и его жена после этого постриглась под именем Александры в монахини (она будет убита через шесть лет).

А в самом конце года, 31 декабря, государь был крайне опечален еще одной кончиной — почтенного и славного митрополита Московского и всея Руси Макария. Слишком старый (ему было за восемьдесят) для того, чтобы противостоять царю или хотя бы упрекать его за жестокие поступки, он давно довольствовался тем, что молился о светлом будущем царства.

Биограф Ивана Грозного Анри Труайя пишет об этом человеке: «Быть может, думал, находясь подле Ивана, что над этим человеком властвует какая-то сверхъестественная сила? И не приходила ли ему порой мысль, что этот помазанник Божий в действительности посланник дьявола? Макарий без конца повторял дрожащим голосом: “Я знаю лишь дела Церкви! Не говорите мне ничего о делах государственных!” После его смерти Иван ощутил страшную пустоту — порвалась последняя нить, которая связывала его с прошлым. Не осталось никого, кто помнил бы его детство».

Митрополит Макарий был человеком выдающимся, и Иван Грозный в самом деле тяжело пережил его кончину. А потом он начал искать ему подходящую замену и совершил шаг, на первый взгляд весьма странный: попросил стать митрополитом Федора Степановича Колычева, знаменитого игумена Соловецкого монастыря, человека кристальной честности, настоящего русского святого.

* * *

Как мы уже отметили, после смерти сына Иван Васильевич уже не проявлял к жене никакого интереса. Он почти не выбирался из Александровской слободы, где им был выстроен целый город, отлично приспособленный для жизни. Как пишет Е. А. Арсеньева, оттуда он управлял государством, «и даже бывая наездами в Москве, не встречался с женой, не говоря уж о том, чтобы навещать ее опочивальню. Да она не больно-то горевала, хотя как бы считалась сурово наказанной». Да и о какой опочивальне царицы могла идти речь, если царь снова завел себе обширный гарем, в котором чувствовал себя прекрасно?

Л. Е. Морозова и Б. Н. Морозов задаются вопросом: чувствовала ли Мария Темрюковна, что ее отношения с мужем дали трещину? И сами же отвечают — неизвестно.

В любом случае, царица, не особо стеснявшаяся и раньше, в ответ тоже полностью дала волю своим диким инстинктам. В результате, прямо в Кремлевском дворце, на его женской половине, начались оргии, нисколько не уступавшие оргиям, которые происходили в Александровской слободе.

Мария Темрюковна вспомнила свою юность и снова начала носить национальный кабардинский костюм, выгодно подчеркивавший ее прекрасную фигуру, но резко отличавшийся от целомудренных одежд русских женщин XVI века. Слухи о том, что делается во дворце царицы, распространялись среди населения Москвы и, как всегда в таких случаях, принимали легендарные формы. Рассказывали, что царица показывается мужчинам совершенно обнаженная, что у нее в теремах живут тридцать любовников, которых она по очереди требует к себе, и т. д., и т. п.

Конечно же, все эти истории про «тридцать любовников» были явным преувеличением (супружеские измены для женщин в те времена считались страшным грехом, да и жить юной царице, учитывая крутой нрав ее венценосного мужа, еще явно не надоело). Хоть она и была распутница, каких мало, но мужчин на свое дворцовое ложе она вряд ли приводила. Зато вот «ее непотребные забавы с девками», как пишет Е. А. Арсеньева, не обсуждал «в Кремле только ленивый. Да и по Москве уже поползли слухи».