Две луны - Шарон Крич

– Видишь трещину между корней? – продолжал дедушка. – Смотри, что этот цыплёночек может сделать, – и он подмигнул мне.

Я видела, как надулись вены у него на шее. Казалось, можно было даже различить, как в них пульсирует кровь.

Я снова пошарила вокруг и нашла ещё один плоский зазубренный камень. Я проделывала это миллион раз в нашей заводи в Бибэнксе. Я замахнулась и бросила камень прямо в дерево. Его зазубренный край вонзился прямо в щель. Мальчишка перестал шарить в дедушкиных карманах и смэрил меня взглядом.

И тут бабушка громко охнула и принялась шарить в воде. Она подняла руку с зажатой в ней змеей и ошалело уставилась на дедушку.

– Это же мокасиновая змея, верно? – сказала она. – И она ядовитая, верно? – Змея извивалась, желая вырваться и нырнуть в воду. – Похоже, она решил закусить моей ногой, – и бабушка в отчаяние посмотрела на дедушку.

Мальчишка застыл на берегу с дедушкиным бумажником в руке. Дедушка подхватил бабушку в охапку и вынес её на берег.

– Ты не могла бы выбросить эту дрянь? – попросил он бабушку, всё ещё сжимавшую змею. А мне он велел: – Вылезай оттуда, цыплёночек.

Дедушка опустил бабушку на землю, и мальчишка подбежал к ним.

– Очень удачно, что ты захватил этот нож, – сказал дедушка, протянув руку. Он решительно сделал надрез поперёк змеиного укуса, и бабушкину щиколотку залила кровь. Я стиснула её руку, но она молча смотрела в небо. Дедушка наклонился, чтобы отсосать из ранки кровь, но мальчишка сказал:

– Погодите, я сам.

Он прижался губами к бабушкиной окровавленной ноге. Он сосал и сплёвывал, сосал и сплёвывал. У бабушки слабо задрожали веки.

– Ты можешь показать нам, где больница? – спросил дедушка.

Мальчик снова сплюнул и кивнул. Они с дедушкой отнесли бабушку в машину и уложили на заднем сиденье, а я сгребла забытую на берегу одежду. Мы положили бабушкину голову мне на колени, а ноги – на колени мальчишке, и всю дорогу до больницы он не переставал отсасывать и сплевывать кровь. В промежутках он успевал показывать дорогу к больнице. Бабушка не выпускала мою руку.

Дедушка, всё еще в мокрых трусах, с которых капала вода, отнёс бабушку в больницу. Мальчишка не отставал и отсасывал и сплёвывал кровь.

Бабушку оставили на ночь в больнице. В комнате для ожидания мальчишка с берега реки растянулся в кресле. Я протянула ему бумажное полотенце.

– У тебя весь рот в крови, – сказала я. И протянула ему пятидесятидолларовую купюру. – Дедушка велел дать тебе это. У него больше нет с собой денег. И он велел сказать тебе спасибо. Он бы вышел сюда сам, но боится оставлять её одну.

– Не надо, – он покосился на деньги у меня в руке.

– Тебе не обязательно тут торчать, – сказала я.

– Знаю, – он огляделся, потупился и вдруг сказал: – Мне нравятся твои волосы.

– А я собираюсь их постричь.

– Не надо.

Я села рядом с ним. Он сказал:

– На самом деле это не была частная собственность.

– Я так и не думала.

Позже, когда меня пустили к бабушке, она показалась мне совсем маленькой в белой кровати: бледная и сонная. Рядом с ней поверх одеяла лежал дедушка и гладил бабушку по голове. Пришла медсестра и согнала его с кровати. Он уже надел брюки, но выглядел ужасно.

Я спросила бабушку, как она себя чувствует. Она растерянно заморгала и сказала:

– Описалась.

– Наверное, ей дали какое-то лекарство, – заметил дедушка. – Она сама не своя.

А я наклонилась и шепнула бабушке на ухо:

– Бабушка, не покидай нас.

– Описалась, – сказала бабушка.

Когда медсестра наконец вышла, дедушка снова улёгся в кровать рядом с бабушкой.

– Ну что ж, – сказал он, – это, конечно, не брачное ложе, но сойдёт.

Бабушку выписали из больницы на следующее утро – главным образом из-за её вредности. Дедушка хотел, чтобы она полежала ещё день, но она встала с кровати и спросила:

– Где мои трусы?

– Похоже, эта вздорная женщина собралась убираться отсюда, – заметил дедушка.

А я подумала, что с перепугу любой из нас может сделаться слегка вздорным. Я провела ночь в комнате ожидания. Дедушка предложил мне снять комнату в мотеле, но я боялась, что могу больше не увидеть бабушку, если уйду ночевать в мотель. Мальчишка, которого мы встретили на берегу реки, так и провалялся в кресле, но, по-моему, он тоже не спал всю ночь. Один раз он отошёл к телефону. Я услышала краем уха:

– Ага, утром буду дома. Я тут завис у друзей.

Мальчишка разбудил меня в шесть утра и сказал, что бабушке стало намного лучше. Он протянул мне листок бумаги:

– Вот мой адрес, если вдруг захочешь написать мне или ещё чего, но я пойму, если ты не…

– Как тебя зовут? – спросила я, заглянув в бумагу.

– А, ну да, – он улыбнулся, взял бумагу и добавил: – Том Флит. Ну, пока.

Пока мы выписывались из больницы, я спросила, может, нам позвонить папе? Дедушка сказал:

– Знаешь, цыплёночек, я уже думал об этом. Но мне кажется, мы сейчас только напугаем его. Как ты думаешь, может лучше позвонить ему уже из Айдахо?

Дедушка, конечно, был прав, но я расстроилась. Я была готова позвонить папе. Я ужасно хотела услышать его голос, но в то же время боялась, что не выдержу и попрошу приехать и забрать меня.

Выйдя из больницы, я услышала птичьи трели, и они показались мне такими знакомыми, что я задержалась и прислушалась, стараясь высмотреть откуда идёт звук. Вдоль края парковки росли тополя. Звук доносился откуда-то из крон этих деревьев, и я тут же вспомнила поющее дерево в Бибэнксе.

За амбаром, неподалёку от моего любимого сахарного клёна, рос высокий тополь. Когда я была маленькой, под этим тополем мне часто доводилось слышать самое чудесное птичье пение, с мелодичными трелями и переливами. Я могла без конца стоять под этим деревом в надежде увидеть птицу, которая так прекрасно поёт. Однако птицу я не увидела – только листья, колышущиеся на ветру. И чем дольше я смотрела на эти листья, тем больше мне казалось, что поёт само дерево. Я задерживалась каждый раз, проходя мимо. Иногда оно пело, иногда нет, но для меня оно навсегда осталось поющим деревом.

Наутро после того, как папа узнал, что мама больше не вернётся, он отправился в Льюистон, штат Айдахо. Бабушка с дедушкой пришли, чтобы пожить со мной. Я умоляла его взять меня с собой, но папа сказал, что он не думает, что мне стоит через это проходить. В тот день я забралась на клён и стала караулить песню на поющем дереве. Я ждала весь день и весь вечер, но не услышала ни звука.

В сумерках дедушка расстелил под деревом три спальника, и мы с ним и с бабушкой провели там всю ночь. Дерево так и не запело.