Четверги в парке - Хилари Бойд

– Рассказывайте, – попросил Рэй, – рассказывайте все.

– Все о чем? – засмеялась Джини.

– О вас, о вашей жизни, где вы родились, кто ваши лучшие друзья… ваша любимая песня… вы любите морковку… все как обычно.

– Сколько у вас времени?

Они оба рассмеялись; благодаря удивительной связи между ними, им было совершенно безразлично, о чем говорить. Достаточно было просто сидеть рядом друг с другом, пока на улице спускались сумерки и официант зажигал свечу на их столике, и смотреть друг на друга без страха и стеснения.

– Вам действительно интересно?

Рэй кивнул.

– Я родилась в Норфолке, недалеко от Холта, мой отец был викарием англиканской церкви… ревностным, уважаемым… страшным. Он мог бы быть счастлив, если бы считал, что это воля Божья, но он воспринимал жизнь как суровую жертву. Не уверена, что он вообще обращал на нас внимание, так был увлечен своим призванием. Мама служила в церкви, у нее было доброе сердце, но жуткая неврастения. Мой брат был старше меня на два года. Он умер, когда ему было пятнадцать, и это выбило маму из колеи. Мои родители уже давно ушли в мир иной. Лучшая подруга детства – Мишель, наполовину канадка, уехала в Торонто. – Она сделала паузу, задумавшись, что бы Мишель сказала на все это. – Что еще?

Рэй хотел было заговорить.

– Да, вспомнила… я люблю морковку… или, лучше сказать, я равнодушна к ней… предпочитаю ее в сыром виде, а моя любимая песня… невозможно выбрать.

– Отчего умер ваш брат?

– Рак. Наверное, в наши дни он бы выжил, сейчас такие дети выздоравливают…

Она затараторила о чудесах науки и достижениях химиотерапии, чтобы не объяснять, что она на самом деле пережила, когда умер ее любимый Уилл. Она не говорила об этом с того самого утра, когда отец вошел к ней в комнату и сказал, что ее брат «теперь с Господом». Родители не смогли помочь Джини, а остальным, как ей казалось, было безразлично.

– Ужасно, – произнес Рэй.

Она все еще слышала крики Уилла. Перед смертью его привезли домой, и мама сама ухаживала за ним, ей помогала женщина из деревни, но каждый раз, когда они перекладывали его, днем или ночью, она слышала, как из последних сил, истерзанный и истощенный, он стонал – как будто у нее сердце вырывали из груди. «Ему лучше», – уверяла ее мама, и Джини верила ей, хотя читала правду в измученных глазах матери. Она и сама понимала, что желтый, истощенный призрак, который когда-то был ее братом, не сможет поправиться, но не могла даже думать о его смерти.

– Наверное, вас это убило, – сказал он, и по его лицу она поняла, что он знал, через что ей пришлось пройти.

– Это было давно.

– Это ничего не меняет.

– И да, и нет, – кивнула Джини.

Она почувствовала, как к горлу подступают слезы, невыплаканные за столько лет. Рэй взял ее за руку, но тут официант принес еду, и они отпрянули друг от друга как подростки, которых застукали на крыльце.

– Простите, на меня до сих пор что-то находит. – Она машинально взяла горячую питту и стала есть, хотя аппетита не было. – Теперь ваша очередь, – потребовала она, с трудом проглотив кусок. – Расскажите, что случилось с вашей подружкой, ради которой вы бросили жену.

Рэй отвернулся.

– Мы прожили вместе одиннадцать лет…, а потом она умерла. Обширная опухоль надпочечника. Она сказала, что устала, просто устала, ей показалось, что это, может, несварение желудка. Когда она, наконец, решила обратиться к врачу, нам сказали, что у нее опухоль размером с грейпфрут. Уже ничего нельзя было поделать, и она умерла через шесть недель. – Он посмотрел на Джини, в его глазах все еще горели отголоски первого потрясения. – В январе была десятая годовщина ее смерти.

– Мне очень жаль.

– Она много курила, – добавил он, словно до сих пор пытался найти объяснение случившемуся.

Они молчали, дожидаясь, пока тени прошлого не утихомирятся. Еда на столе оставалась почти нетронутой.

– Что вы сказали мужу?

– Что иду к своей подруге Рите и ее подруге Лили.

– Он будет расспрашивать?

Джини пожала плечами.

– Не знаю. Если у него опять будет маниакальное настроение, то он будет целую вечность расспрашивать, отчего да почему.

Она вздрогнула от этой мысли, удивляясь, как вообще решилась встретиться с Рэем. При упоминании Джорджа повисла неловкая тишина.

– Извините… не стоило об этом, – пробурчал Рэй, предлагая Джини тарелку с хумусом.

Джини намазала немного хумуса на питту и сказала:

– Я могла бы оправдаться тем, что у меня ужасный брак, что мой муж подлец или зануда или и то и другое, что я не люблю его, но…, – она посмотрела Рэю прямо в глаза, – но это не так.

Рэй ждал.

– Мы были счастливы.

Она остановилась, произнеся это слово, которое вдруг показалось ей совершенно неуместным. Задумавшись, она поняла, что уже очень давно не чувствовала себя по-настоящему «счастливой» с мужем.

Что бы ни случилось с ним много лет назад, это изменило его взгляд на жизнь. Ему уже не хотелось бывать в обществе, ходить в рестораны, в театр или в кино, даже когда она сама предлагала все организовать, – вот почему она привыкла ходить повсюду с Ритой.

– У нас был неплохой брак.

– Вам не надо меня убеждать. Тридцать с лишним лет совместной жизни – впечатляет.

Джини вздохнула.

– Конечно, я и не пытаюсь вас убедить, вы же понимаете?

Она заметила удивление на его лице.

На этот раз Рэй решительно взял ее за руку.

– Джини, я не хочу причинять тебе боль. Не могу сказать, что ты меня не привлекаешь, но пока ничего не произошло, мы можем разойтись, прежде чем кто-то пострадает.

Пострадает, подумала она. Какое сильное слово. Но ее разум отказывался представлять себе, что предполагают эти страдания. Еще ничего не было и не будет, повторяла она про себя как мантру, но с каждым разом ее убежденность все больше слабела.

– Давай забудем обо всем этом… и просто посидим вдвоем.

Он не сводил с нее глаз, и на этот раз она не отвернулась.

* * *

«Парк закрыт… уже больше одиннадцати».

Они свернули и пошли вдоль дороги, огибающей южный конец кладбища.

«Как больше одиннадцати?» Джини взглянула на часы, не веря, что они провели вместе больше пяти часов. Пять часов, которые пронеслись как мгновение.

Она была немного пьяна, и ночь окутала ее прохладой, словно плащом-невидимкой.

– Поцелуй меня, – попросила она, обернувшись к нему.

Не произнося ни слова, он подвел ее под тень дерева, нависавшего над оградой кладбища.